К ночи Робин едва держался на ногах. Он вернулся в палатку и лег. После захода солнца жар, накопившийся в ней за день, быстро улетучился, и на короткое время Робин испытал облегчение. Но вскоре его затрясло от холода: с наступлением сумерек температура воздуха упала градусов на двадцать. Не имея даже одеяла, чтобы прикрыть наготу, Робин свернулся калачиком, пытаясь хоть как-то сохранить тепло своего тела. Ночью он постоянно просыпался от боли в бедрах и пояснице: ему так и не удалось принять сколько-нибудь удобной позы на жестком полу канадки.

На следующее утро Робин обнаружил на земле возле калитки небольшой кувшин с водой и маленький хлебец. Он догадался, что это его суточный рацион, и постарался так распределить пищу и питье, чтобы их хватило до вечера.

Прошел день, ничем не отличавшийся от вчерашнего. Робин все так же мучился от жары, и ему стоило неимоверных усилий, чтобы не выпить залпом все содержимое кувшинчика. Он настолько ослабел, что уже не помышлял о побеге: для этого у него не осталось ни энергии, ни воли. Никто и никогда раньше так с ним не обращался. Недоверие и раздражение, которые Робин испытывал по отношению к своим новым сожителям, сменились страхом. От голода мысли не могли обрести ясность – он думал только о еде. Роскошные полдники Антонии возникали у него перед глазами. Робин припомнил блюда: черничный пирог, печенье с цукатами, пирожные с шоколадным кремом, клубника со сливками, доверху наполненные графины лимонада с тонко позвякивающими льдинками…

Почувствовав, что его клонит в сон, Робин взял в руки Библию. Но прочитанное, не принося облегчения, лишь усугубляло его страдания: несколько раз он с трудом подавлял рыдания. Хорошо бы заняться гимнастикой, но стояла такая немилосердная жара, а Робин был совсем слаб, к тому же движения усиливали жажду. От физических упражнений пришлось отказаться…

На третьи сутки Робин погрузился в тяжелое забытье, все чувства притупились, а голод, жажда и тоска достигли высшего предела. Ему показалось, что он начинает сходить с ума. Тогда Робин стал вспоминать рассказы о воспитании подростков-спартанцев, которые он раньше читал, сидя с Антонией в уютной библиотеке, где у них всегда под рукой были стаканчик оранжада и тарелка с бисквитами. В какой восторг приводило Робина мужество юных героев, особенно мальчика, который не издал ни единого крика, пока спрятанный под его туникой лисенок выгрызал ему внутренности…

«Пришло время последовать их примеру, сейчас или никогда», – повторял он, и строчки Библии прыгали перед его глазами.

На четвертый день Робин так обессилел, что не смог выползти из палатки за едой, оставленной возле ограды. Он окончательно утратил присутствие духа. Свернувшись калачиком в углу и обхватив голову руками, Робин плакал. У него было впечатление, что он провел в тюрьме не меньше трех недель.

Скрип калитки вывел Робина из оцепенения. Он сел, его лицо было мокрым от слез. Не спуская с него глаз, Джедеди подошел поближе. В руках он держал ветхую, выцветшую от частой стирки детскую одежду: брюки, курточку и фуражку. Робин подумал, что, наверное, это была часть старого гардероба Бонни.