Идорна смотрела на происходящее ничего не понимая, пока не вспомнила, что среди людей существует рабство. Эти мелкие твари стали ей еще отвратительнее.

– А скоко стоит? – завопил кто-то с дальнего конца площади.

– Дорого! Двести золотых! – ответил работорговец. – Но посмотрите на нее, разве она не стоит даже большего?

– Стоит, стоит! – заорал с другого конца площади толстяк в малиновых шелковых одеждах. – Я беру! Мое имя Цыфывк, хозяин Южного Дома Удовольствий!

– Она ваша, благородный Цыфывк! Продано!

– И обработайте ее старым способом, Сагет, – продолжал орать толстяк. – Я доплачу за это пять золотых!

– Всегда к вашим услугам, господин Цыфывк! – с этими словами он махнул рукой своим помощникам, и те, схватив рабыню, оттащили ее в сторону.

– Господин! – зашлась криком девушка. – Вы же обещали, что не продадите меня в Дом Удовольствий, я же так старалась!

– Заткнись, тварь! – оборвал ее работорговец. – Уважаемый Цыфывк! Завтра заберете девку из рабского дома, нынче вечером ее обработают.

– Крайне вам признателен, уважаемый Сагет! – заорал в ответ толстяк. – Вы знаете, куда присылать счет! И жду вас в гости, у меня есть редкие вина с Мерхарбры! Продегустируем!

– Обязательно приду, уважаемый! – поклонился ему работорговец.

Идорна растерянно смотрела то на одного, то на другого. Что они делают? Почему так рыдает эта девушка? Почему в ее голосе такое отчаяние? Спросить, что ли? Дракона повернулась к стоявшему справа школяру.

– Для чего все это?

Тот взглянул на нее, как на последнюю идиотку, затем обратил внимание на варварскую одежду и объяснил ничего не понимающей дикарке, еще не знающей, что раз уж она вошла в город, то этого помоста ей не избежать:

– Дык рабынь для удовольствий продают. Из тебя хорошая получится… Гы-гы-гы…

Идорна замахнулась, но школяр, продолжая хихикать, увернулся и исчез в толпе.

Слева донесся тихий плач и слова, повторяемые шепотом:

– Ланха, Ланха, любимая, нет, только не ты, не ты…

Она оглянулась и увидела полные слез глаза юноши, устремленные на милую шатенку, тем временем поставленную в центре помоста. Когда девушка сжалась, пытаясь прикрыть руками пах, из толпы донеслось:

– Да не прикрывай, дура! Было б чего прикрывать!

Толпа грохнула хохотом. Белокурого юношу в форме студиозуса как будто кто-то ударил: он сжался, что-то шепча себе под нос. Потом поднял широко открытые глаза, во взгляде его сквозило отчаяние. Поняв, что него кто-то смотрит, он попытался протолкнуться назад, но не смог. Дракона смотрела с жалостью и, видимо, юноша эту жалость уловил, потому что с безумной надеждой, надеждой на чудо, зашептал драконе:

– Это моя любимая, моя невеста… Я учился в столице, приехал на каникулы, а ее за долги отца забрали работорговцы… Я продал все, что у меня было, но этого, – он показал глазами на тощий кошелек, зажатый в левой руке, – этого не хватит даже на четверть минимальной цены… А я бы любил ее какой угодно, пусть даже искалеченной, лишь бы живой…

Из глаз паренька снова заструились слезы, он снова сжался, ожидая насмешки. Идорна не верила своим ушам – неужели люди, эти убийцы детей, тоже способны любить? Она нащупала в кармане куртки один из драгоценных камней, взятых с собой в подземном замке, и сунула в руку несчастного студиозуса. Он уставился на камень, затем на нее, все еще не веря своему счастью и шепча: