— Проверим, — жизнерадостно заверил Виктор Михайлович. — Но я и так чую, все по плану. Пойдемте, моя дорогая.

Кате пришлось взяться за предложенный локоть. Прошли к калитке. Обделенные подаянием нищие сонно и неодобрительно смотрели вслед. За калиткой Виктор Михайлович еще раз перекрестился на огромный собор. Катя смотрела на узорные стены:

— Все-таки неосмотрительно. А если бы мы прибыли прямо под изумленные очи какого-нибудь дьячка?

— В церкви, Катюша, не как-нибудь, а дисциплина. Например, трапезничают в одно и то же время, и блюдут распорядок чуть ли не столетиями. Вот монголы налетают, иезуиты, мирская власть то отбирает храмы, то возвращает, а прием пищи у священнослужителей проходит в один и тот же час. На том попы стоят, тем и сильны. Пример нужно брать, — наставительно сообщил Виктор Михайлович, останавливаясь на углу и кланяясь величественному храму. — Ты, кстати, тоже могла бы перекреститься. Рука, небось, не отсохнет.

Катя без особого воодушевления перекрестилась на храм, и командир снова подхватил ее под руку.

— Вот и славно! Главное — дисциплина и хладнокровие, тогда мы с порученным делом не хуже, чем товарищи попы с вверенным им народным опиумом справимся. Ты уж не взбрыкивай пару дней, будь так любезна. Здесь все-таки война.

— Неужели? Я, товарищ майор, вообще весьма дисциплинированная девушка. Видят боги, потому и жива до сей поры.

— Ага, так ты у нас язычница?

— В некоторой степени, — неохотно признала девушка. — Впрочем, я скорее всем конфессиям сочувствующая, пока лично меня проклинать не начинают и на костер не волокут. Виктор Михайлович, нельзя ли мою руку так не тискать? Или синяки в "легенду" входят?

— Какая же ты мелочная, Катерина Георгиевна. Не даешь джентльмену поухаживать, искреннее чувство проявить. Идем, гуляем, погода прекрасная, белогвардейцы симпатичные. Веди себя естественнее.

Катя старалась. Белогвардеец, рядовой корниловец в мешковатых шароварах, подпирал столб у входа на мост, и с наглым интересом разглядывал девушку.

Катя улыбнулась своему спутнику:

— Вот скотина, сейчас меня прямо глазами обрюхатит. И, между прочим, совершенно несимпатичная, прямо сказать, свинячья рожа. Не знаю как вы, Виктор Михайлович, а я начинаю красным симпатизировать.

— Ты, Катюша, мягче улыбайся. Нежнее. Ты девушка юная, невинная, не нужно чтобы этот беляк своими плебейскими семечками скоропостижно подавился. А глазеет он так, потому что платьице твое, ты уж прости, сверкает как марля.

— Как обычно, — без особого удивления согласилась Катя, — с тряпьем после Прыжка не угадаешь. Иногда за час на нитки расползается. Нам до вашей явки далеко?

— Полчаса неспешной прогулки. Ты расслабься, расслабься. Ты уже свое дело сделала.

— Слушаюсь и расслабляюсь. У вас как зубы, нормально?

Виктор Михайлович озабоченно подвигал подбородком, проверяя вставные челюсти:

— Вроде нормально. Привкус только противный, металлический. Спасибо, что посоветовала бульоном пасть прополоскать. По возвращению предложу зачесть как научное изобретение в хроно-стоматологической области.