– Ничего, все в порядке, спасибо, – ответил Ричер.

– Эндрю попросил вас что-то для него сделать?

– Он хочет, чтобы я позвонил в несколько мест.

– Про армейский лагерь?

Ричер кивнул.

– Вы позвоните?

– Попытаюсь, – сказал Ричер.

– Хорошо. Это место сводит его с ума.

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Обещаете?

– Мэм?

– Пообещайте мне, что, если Эндрю вас попросит, вы постараетесь ему помочь. Он слишком много работает. Теперь он практически за все отвечает. Шеф Холланд находится в депрессии и едва знаком с половиной своего участка. Эндрю приходится делать все, а это очень тяжело. И ему, и мне.

Рядом с кабинетом Ричер обнаружил крошечную ванную комнату и долго стоял под горячим душем. Затем он повесил свою одежду на спинку стула, на котором сидел Петерсон, и забрался под одеяло. Пружины диванчика тут же жалобно заскрипели под его весом и уперлись в спину. Ричер повернулся на один бок, потом лег на другой, послушал, как тикают часы, и через минуту уснул.

Было без пяти час ночи.

Остался пятьдесят один час.

Ричер проснулся без десяти семь в безмолвном, точно священный храм, мире. За окном падал густой снег, медленно, но неуклонно засыпая землю, на которой уже лежало плотное белое одеяло около фута толщиной. Ветра не было, и миллиарды снежинок летели по прямой вниз, иногда слегка отклоняясь в сторону или делая едва заметные зигзаги, подчиняясь лишь своему почти неуловимому весу. Большая часть заканчивала путь на земле, сливаясь с нетронутым покрывалом; другие прилипали к диковинным, похожим на перья, фигурам на линиях электропередачи, которые постепенно становились все длиннее.

В кровати было тепло, а вот в комнате – холодно. Ричер догадался, что дрова в железной печке прогорели за ночь, угли собрали и заслонку закрыли. Он пару мгновений решал, как должен в таких обстоятельствах повести себя гость и следует ли ему встать, открыть заслонку и подбросить в печь дров? Будет ли это помощью? Или наглостью? А вдруг он нарушит тонкий и давно установленный распорядок и его хозяевам придется лишний раз идти в сарай за дровами?

В конце концов он не стал ничего делать, просто натянул повыше одеяло и снова закрыл глаза.

Было без пяти семь утра.

Осталось сорок пять часов.

В тысяче семистах милях к югу было на час больше. Платон завтракал в меньшей из двух столовых, находящихся на открытом воздухе. Та, что побольше, предназначалась для официальных обедов и потому использовалась редко, поскольку такие обеды были исключительно деловыми, но в настоящий момент большинство своих дел он вел с русскими, а они не слишком стремились проводить время на жаре в сотне миль от Мехико. Они предпочитали кондиционеры, и Платон полагал, что это объясняется их привычками. Ему рассказывали, что в некоторых районах России так холодно, что, если плюнуть, слюна тут же замерзнет и камнем упадет на землю.

Лично Платон в это не верил. Он, конечно, признавал, что кое-где в России температура воздуха очень низкая и, вне всякого сомнения, цифры, которые он видел в альманахах и метеосводках, могли заморозить небольшое количество органической жидкости за то время, что она летит изо рта к земле, но был уверен, что для того, чтобы выжить в таких условиях, человек должен носить лыжную маску, сделанную из шелка или какого-то другого, более современного синтетического материала, а плевать в маске технически невозможно. Кроме того, он понимал, что очень низкие температуры идут рука об руку с исключительно низкой влажностью, и это, в свою очередь, не способствует тому, чтобы плеваться направо и налево, да и вообще не слишком практично. Так что, по его представлениям, история про плевки хоть и выглядела весьма наглядной, не имела к истине ни малейшего отношения.