— Вот это-то я и чувствую, — сказал Харри, нахлобучивая капюшон и затягивая его шнурком. — И раз уж решили пробовать, можно пытаться выиграть какое-то время, разрядив хоть пару этих бомб, ладно, пускай их будет только три или четыре, — все равно это — шанс. Это значит, что имеется отличная от нулевой вероятность спасения, и грех этого не учитывать. Мы же не знаем, что будет завтра. Может получиться так, что мы будем спасены даже быстрее, чем это представляется мыслимым сейчас.

— Да как это? — спросил Роджер.

— А тральщики...

Пристально глядя на Риту и ничуть не сбавляя задиристости тона, будто соперничая с Харри в борьбе за поддержку Риты, Фишер сказал:

— Ты же только что разговаривал с Гунвальдом, и вы оба пришли к выводу, что на траулеры надежды мало, вы согласились, что они просто не успеют к нам.

Харри покачал головой:

— Судьба наша не высечена на камне. Мы — народ разумный. Мы в силах взять свою судьбу в свои руки, надо только решиться и вложить в дело душу и сердце. Если хотя бы один из тех двух капитанов окажется бравым молодцом, да еще пошлет все куда подальше, да еще команда у него подобрана из орлов один круче другого, да еще если ему немножко повезет, он вполне к нам пробьется.

— Уж слишком много «если», — сказал Роджер Брескин.

Фишер оставался мрачен.

— Да будь он даже самый лихой Морской Трубадур, и пусть зовут его Хорейшо Хорнблоуэр, то и тогда я поверю в какие-то шансы, если мне скажут, что это — не простой смертный человек, а некая сверхъестественная сила, покровительствующая стихиям моря.

— Добро, — сказал Харри. — Положим, что этот Хорейшо Хорнблоуэр в самом деле дружит с водяными и русалками. Тогда, — по голосу Харри было заметно, что он еле сдерживает себя, — этот морской волк имеет шанс притащить свою посудину сюда. Так вот, коль уж он нарисуется завтра на горизонте, и на ветру заполощутся все флаги и кругом будут бить колокола, я намерен суметь на смущаясь поздороваться.

Все молчали.

Харри спросил:

— А что остальные?

Никто не захотел с ним спорить.

— Нормально, у нас каждые руки на счету, работы с выковыриванием бомб на всех хватит, — подвел итоги собрания Харри, поудобнее пристраивая очки с подсвеченными стеклами к капюшону. — Рита, ты побудешь тут? Надо за радио следить, скоро Гунвальд в эфире появится.

— Конечно.

Клод проронил:

— Кому-то, наверное, стоило бы закончить раскопки в развалинах лагеря, пока их еще не совсем занесло снегом.

— Я и это беру на себя, — сказала Рита.

Харри двинулся к зеву пещеры.

— Давайте пошевеливаться. В моих ушах так и стоит это тиканье шестидесяти часовых бомб. Мне совсем не хочется оказаться с ними рядом, когда откажет сигнализация.

Попробовав прилечь, Никита Горов уже через минуту-другую понял, что расслабиться не сможет, что никакой отдых ему недоступен. И это значило, что надежды на обретение мира и покоя в беспамятстве сна тщетны. Стоило прикрыть глаза, и он сразу же видел своего малыша, маленького Николая, Нику, Никки. Сын бежал к нему, а все вокруг затягивала какая-то желтоватая дымка. Но как бы ни торопился Ника к отцу и сколько бы времени ни длился его бег и как бы ни старался большой дотронуться до маленького, расстояние между ними не желало сокращаться; между ними всегда оставалось метра три или три с половиной, но каждая пядь этого промежутка была бесконечной. Капитану хотелось хотя бы дотронуться до сына, но их разделяла та непроницаемая вуаль, что отгораживает жизнь от смерти.