Под ним или, точнее, рядом с его вытянутым вдоль каната телом, поблескивала ледяная стенка. Его лицо отделяли от нее каких-то пять-семь сантиметров. Блестки на ней были зайчиками от лучей двух фонариков, которые опережали Харри в его падении в глубину. Он предполагал, что стена, вдоль которой предстоит спускаться, обладает гладкой и относительно плоской поверхностью, но полной уверенности в этом у него не было. Теперь же страховочный канат, то есть та веревка, что покороче, не уберегла бы его от заостренной сосульки льда, если бы та вздумала расти из плоской ледяной стенки пропасти. А если он так и будет падать с чрезмерной скоростью да рухнет с размаху в свалку из понападавших сверху заостренных осколков льда и смерзшегося снега, то, чего доброго, тогда и его тяжелый штормовой костюм не выдержит, и порвется, и разойдется по швам от паха до горла, и выставит его голое тело на мороз, а еще какие-нибудь ледяные шипы могут вообще проколоть его, пронзить насквозь, когда он рухнет на ноги с высоты...

Веревка раскалялась, скользя меж его перчаток, но внезапно он вдруг смог задержать свое падение, спустившись уже метров на двадцать, а то и на двадцать два за край обрыва. Его отбивающее барабанную дробь сердце могло бы потягаться с литаврами, а любая мышца тела напрягалась туже, чем канат безопасности, стягивающий его талию. Хватая ртом воздух и раскачиваясь на подрагивающем канате, больно ударяясь о стенку разлома, он глазел на дикие безмолвные пляски теней и безумных отсветов, многократно отражавшихся и преломляющихся лучей света от двух фонариков: Харри словно бы обступали стаи призрачных духов, вырвавшихся из Ада.

Он не смел передохнуть, чтобы как-то успокоиться. Часовые механизмы готовых к взрыву бомб тикали, не останавливаясь.

Ослабив канат и спустив его вниз еще на пять или шесть метров, он достиг дна разлома. Оказалось, что глубина пропасти — около двадцати семи метров, может, чуть больше, и это совпадение с прикидками, которые он делал еще наверху, приятно обнадеживало.

Харри отстегнул от пояса с инструментами один из фонариков и стал обследовать окрестности, ища вход в тот туннель, который описывал лейтенант Тимошенко. Харри помнил по своей первой встрече с этим разломом, что трещина идет в длину метров на четырнадцать-пятнадцать, что ширина ее посередине — три или три с половиной метра, но к обоим краям она становится заметно уже. Пока что у него не было какого-то общего представления о том, как выглядит дно расселины в целом. Когда под тяжестью снегохода, из которого едва успел выскочить Харри, от стенки пропасти отвалился большой кусок льда, вся эта масса полетела на дно; теперь она образовывала своего рода разделитель: холмик высотой метра в три делил дно расселины на два примерно равные площадью участка. Из вершины этого холма торчали сильно обгоревшие останки аэросаней.

Тот участок, в который спустился Харри, был тупиковым. Как ни шарил Харри лучом фонарика по стенкам, не обнаруживалось никаких боковых отводов, ни даже более-менее широкой трещины, куда можно было бы попробовать залезть, чтобы поглядеть, нельзя ли выйти из этой западни куда-то еще. И никаких намеков на туннель или на открытый, незамерзший водоем.