– Очки снимите, ослепнете, – уже не скрываясь, посоветовал Дангатар. – И помните: хякима не трогать.

Дверь в будуар отсутствовала – арку с закругленным верхом закрывали тяжелые портьеры с изображением лилий. Одним движением он содрал портьеры с креплений, шагнул внутрь и щелкнул выключателем на стене. Пространство озарилось ярким светом, струящимся с потолка, из многоламповой вычурной люстры.

В будуаре имели место: посреди комнаты исполинский сексодром с атласными сиреневыми простынями под невесомым балдахином на тонких резных подпорках, зеркальный потолок, толстенный ворсистый ковер на полу, разбросанная по ковру одежда и три индивида, самозабвенно возящиеся на простынях – два женского и один мужеского полу. Когда вспыхнул свет, толстый индивид с торчащим колом первичным половым признаком в момент прервал игрища и резво скатился за сексодром, даже в такой ситуации рефлексы у него работали как надо, а две обнаженные девицы, одна блондинка, вторая отчетливая азиаточка с визгом прыснули в разные стороны. Карташ стрельнул для острастки и для демонстрации серьезности намерений, и простреленная подушка взорвалась белым облаком пуха. Из-за кровати ответили длинным ругательством. Девицы забились было в уголок, однако, повинуясь резкому окрику Дангатара, бочком-бочком, по стеночке пробрались к выходу и выскочили из будуара. Едва они исчезли, из-за кровати вынырнула лысая голова, оглушительно грохнул выстрел, но только один – а потом пуля Гриневского навылет прошила пухлую руку с пистолетом. Индивид заверещал, как свинья под ножом, и снова спрятался за сексодромом. Глухо брякнул об пол выроненный ствол.

– Вставай, Батыр, – по-русски сказал Дангатар. – Если ты мужчина, а не трусливый шакал, встань и посмотри мне в глаза.

Спустя целую вечность из-за сексодрома поднялся тучный, абсолютно лысый мужик. В левой руке он держал скомканную простыню, прикрывая срам, правая же висела плетью, и с нее медленными тягучими каплями стекала на ковер кровь. Дангатар склонил голову набок, с брезгливым интересом, точно препарированную лягушку, разглядывая толстяка.

– Ах, Батыр, Батыр, ну что за самонадеянность! – сказал он. – Ты же знал, что покушение сорвалось, что след обязательно приведет к тебе… Почему ты остался во дворце хякима? Почему вообще не сбежал из страны, пока не уляжется буря? Ай-ай-ай, Батыр, я думал, ты умнее…

– Ты… ты не посмеешь! – губы хякима дрожали, и потому слова давались ему с трудом.

– Я? – вроде бы задумался Дангатар, к чему-то прислушиваясь. – В самом деле, ты прав, я не имею права тебя судить. Кто я такой, чтобы решать судьбу хякима… пусть даже и исполняющего обязанности хякима? Хякима, которого совет избрал единогласно – после трагической, нелепой смерти хякима Аллакулыева…. Нет-нет, я не могу. Я слишком мелкая сошка…

Голый Батыр несколько успокоился, даже приосанился. В голосе его проявились барственно-покровительственные нотки:

– Уж не думаешь ли ты, что я имею какое-то отношение к покушению на Туркменбаши, Дангатар? Где твой разум? Ну сам посуди, какая мне выгода от смерти Ниязова? Я получил должность хякима, а если президент будет мертв, еще неизвестно, как повернется, как пойдет передел власти, кто раскроет пасть на велаят…