— Энвер-паша? Что Энвер-паша? — раздались восклицания присутствующих.

— Какой это Энвер-паша? — спросил зять эмира.

Низамиддину стало смешно. Зять эмира не знает, кто такой Энвер-паша! Конечно, такие, как он, прежде ничего не знали, кроме грубых развлечений, наслаждений и скуки. Они были равнодушны ко всему, что происходило в мире, для них не имело значения, какая страна с какой воюет, где происходят революции, какой народ сверг своего царя. Они не желали знать ничего, что происходило даже за воротами Бухары. Какой Энвер-паша? — спрашивает он. Как будто их несколько, Энвер-пашей! Энвер-паша — герой мировой войны, победительна полях сражений, великий полководец Турции и Германии!..

— Энвер-паша — зять супруги халифа, наместника ислама, полководец Турции, — приняв ученый вид, стал пояснять Низамиддин. — В мировой войне он был первым героем. Я видел его портрет в газете «Тарджуман». В глазах его горит огонь, лицо сияет как солнце. Если бог даст и Энвер-паша прибудет в Бухару, это будет большое дело.

— А что в том толку? — спросил зять эмира, удивив Низамиддина. — Прибытие одного Энвера не поможет нашему делу. Вот если бы он привел с собой войско с пушками и снарядами, с пулеметами и аэропланами.

— Будет все, о чем вы говорите, будет! — сказал самоуверенно Низамиддин. — Разрешите мне закончить мое сообщение. Раз я сказал: бог даст, разрешите мне сказать, что он даст!..

— Пожалуйста, пожалуйста!

Низамиддин и сам еще не был хорошо осведомлен, где сейчас находится Энвер-паша, по какой дороге он придет в Бухару и что будет в ней делать, но здесь надо было хорошо использовать слухи.

— В народе говорят, что, пока дитя но заплачет, мать не даст ему груди. Великие иностранные державы тогда окажут нам действенную помощь, когда мы будет готовы принять ее. Энвер-паша, прибыв сюда, обратится к народу, подымет его на священную войну — вот тогда и начнут поступать пушки, и пулеметы, и винтовки, вот тогда, перейдя границу, подойдут отважные афганские, турецкие и английские воины в распоряжение великого полководца Энвер-паши и начнется большая война.

— Кто вам сказал об этом? — спросил Абдурахманхан.

— Эти сведения поступили из Берлина…

— Да, это было бы хорошо! — сказал Абдурахманхан, вдруг обнаружив решительность и ум. — Если, конечно, эти сообщения верны. Однако революция в Бухаре и несчастья, какие она принесла на мою голову, сделали меня недоверчивым ко всяким слухам. Конкретная сила сейчас — мы сами. Ваши милиционеры, которыми командуют в основном тюркские старшины, отряд молодежи, наши сторонники — вот наша сила, вот это наши люди! Сейчас мы можем опереться только на них, надо вести работу только с ними.

А если будет так, как вы говорите, что ж, прекрасно! Низамиддин теперь увидел перед собой совсем другого человека, — он имел превратное представление об Абдурахманхане. Это был умный, решительный политик. Низамиддин невольно сравнил Абдурахманхана и Асада Махсума. Тот был тоже смелым, дерзким и энергичным, но ему не хватало ума, дальновидности, он не любил раздумывать. В нем жило одно чувство — честолюбие, желание быть первым, никому не покоряться. А Абдурахманхан не такой — не верит каждому, верит лишь себе, знает, в чем его сила, что ему нужно. Нет, Низамиддин должен повнимательнее приглядеться к этому человеку, ближе связаться с ним.