Вопрос этот разрешился сам собой; вечером ходжа Гулом собрался уходить из дома. Он вошел в комнату, где мы сидели, в приподнятом настроении, нарядный. На нем был черный костюм, белая рубашка с крахмальным воротничком, французский галстук и американские ботинки.

«Я приглашен на ужин к самому генералу, — сказал он хвастливо. — Все поставки мои: мясо, масло, спиртные напитки. Хочу повеселиться. Наверное, вернусь поздно. Прислуживать вам будет Мустафа-абзый, отдыхайте, спите…»

Ну и отдых! Файзулла Ходжаев и Олим-джан в смертельной опасности. Неизвестно, что там с Ахмад-джаном Махсумом. А мы торчим в доме предателя и негодяя. Завтра или послезавтра нас потащат в суд как свидетелей… Нет, сейчас не время отдыхать и бездельничать. Нужно действовать! И вот я принял решение. Несмотря на то что было поздно, я встал, оделся… Мустафа-абзый проснулся и спросил, куда я иду. Я ответил, что мне снился страшный сон, что у меня сердцебиение и мне нужно выйти на воздух, проветриться… Он либо поверил мне, либо просто поленился, — голова его упала на подушку, он, по-видимому, снова заснул. Я вышел на улицу и тут же остановился: куда идти? Ведь в городе был объявлен комендантский час — после шести часов вечера запрещено появляться на улице, меня сразу же задержит патруль. Я осмотрелся и увидел, что на площадке у дома ходжи Гулома — телега, а рядом с ней большой железный чан. Я спрятался за ними и стал поджидать возвращения ходжи Гулома. Правой рукой, спрятанной за пазухой, я сжимал ручку пистолета… Вскоре к дому подъехал фаэтон и остановился у ворот. Из фаэтона вышли трое военных, и я увидел при тусклом свете фонаря, что они понесли во двор ходжу Гулома.

Он явно был в бессознательном состоянии. Потом все трое вышли со двора, уселись в фаэтон и уехали. Я очень жалел, что не мог осуществить свое намерение пристрелить Гулома, но изменить положение было невозможно. Я вернулся во двор. Там уже стонали и плакали. Выяснилось, что ходжа Гулом много выпил, веселился вовсю и вдруг вскрикнул, схватился за сердце и упал. Военный врач привез его домой, сказал семье, что надежды на его выздоровление почти нет. Так и покинул он бренный мир.

Мукам Махсум и я были весьма довольны, что одним хищником стало меньше, но на лицах наших застыла маска печали. Плач жены и детей ходжи становился все громче по мере приближения часа похорон. Понятно, что я и Мукам присутствовали на похоронах.

Дня через два после этого события Мустафа-абзый, которого мы считали преданнейшим слугой ходжи, вдруг открылся нам совсем с другой стороны.

«Дорогие братья! — обратился он к нам. — Не бойтесь меня, доверяйте мне! Я ваш друг и сторонник. Я читаю ваши мысли и чувства… Покойный, а вернее сказать, проклятый ходжа Гулом не дал возможности поработать вашей революционной комиссии и мог принести еще больше вреда. К счастью, он умер. Теперь ничто уже не угрожает вашим товарищам, что сидят под арестом! Даст бог, я найду возможность их освободить. Но сейчас нужно подумать, как вас уберечь. Надеюсь сегодня же прикрепить вас к одному бухарскому купцу и отправить обратно в Туркестан. Вот вам пропуска, чтобы вас не задерживала по дороге белая военщина».