Я помог ей встать.
— Это вы — мисс Сандлер? — раздался бас. — Я Фрай Гудинг. Рад познакомиться. Привет, Элвин. Вот и встретились!
— Очень рад тебя…
Но Гудинг уже увел ее, говоря ей в самое ухо, но не снижая голоса. Все вокруг слышали, что он выбился из расписания, потому что некоторые знай записываются и в ус не дуют; было бы здорово, если бы исполнители освоили хотя бы азы звукозаписи, однако сейчас время слишком дорого — она наверняка хорошо его понимает. Говоря, он постукивал ее промеж лопаток своей дощечкой со сценарием, подгоняя к двери. Я поспешил за ними, волнуясь, как никогда. Что за сила воли у этой женщины! Только что мне казалось, что она никуда не пойдет.
В следующую секунду я натолкнулся на них. Тетя Кейт преградила нам путь своей тощей рукой. Ее глаза были зажмурены, физиономия наморщена, словно она унюхала невыносимую вонь.
— Боже Всемогущий, — воззвала она, — смилостивись над Лайзой, дщерью Твоей, ублажающей Тебя по воскресеньям пением «Пятнистой птички» и других гимнов во славу Тебе, пребудь с ней, когда она будет петь для этих чужих людей из Нью-Йорка в их темной комнате с машинами. Аминь.
— Аминь, — откликнулась Лайза и прошмыгнула под рукой у тети Кейт.
Стены и потолок студии были затянуты черными полотнищами. Посередине с потолка свисал на уровне глаз один-единственный микрофон размером с палицу и такой же угрожающей формы. Оператор подтянул его чуть повыше, и он закачался, как маятник. Дышать в студии было нечем. Музыканты сгрудились вокруг микрофона: здесь были две скрипки, банджо, мандолина, гитара, виолончель. Я потряс влажную руку гитариста.
— Рад тебя видеть, Элвин, — сказал Гроув Кинер.
Я поздоровался с остальными.
— Доброе утро, ребята. Как поживаете?
— Напрасно ты не захватил свою гитару, Элвин, — сказал Айра Каннон. — В ансамбле всегда пригодится еще одна гитара.
— Я захватил кое-что получше старой, ломаной гитары, — ответил я.
— Если вам когда-нибудь захочется сказать обо мне что-то хорошее, вспомните, что это я познакомил вас с Лайзой Сандлер.
После взаимных представлений Лайза и Гроув потратили несколько минут на обсуждение выбранных ею песен. Как я и ожидал, все они оказались известны «Кавалерам». Я решил не путаться под ногами и уселся на табурет позади рабочего места звукоинженера, похожего на разобранный тракторный двигатель, разложенный на нескольких столах. Гудинг дал исполнителям последние наставления. «Кавалеры» слышали все это не в первый раз, поэтому отделались шуточками, одна Лайза внимала каждому слову.
— Сперва прозвучит один сигнал. Дай тренировочный сигнал, Сид. Усвоили? Потом придется подождать — может, несколько секунд, а может, годы: с этой проклятой техникой никогда ничего не знаешь заранее, верно, Сид? А потом будут два сигнала один за другим. Вот так… Дальше считаете до двух: «Миссисипи раз, Миссисипи два» — и поехали. Я ткну в вас пальцем — это значит, что пошла запись. Вопросы есть?
— Миссисипи — для нас неудачное словечко, — высказался Гровер.
— Ага, — поддакнул Айра. — Когда мы в последний раз играли в Миссисипи, посреди выступления вся публика вдруг встала и вышла, потому что из загона сбежала чья-то корова.