На другой день, когда Барсов пришел в себя, его доставили в отдел милиции. Трудным был этот разговор. Целых шесть часов продолжался. Подполковник и следователь прокуратуры заходили и с той стороны, и с этой. Барсов упрямо отказывался.

— Ваш отказ от показаний принесет вам только вред, — убеждал Дудников. — Это — не умышленное убийство, вы даже не знали покойного. Все это суд учтет. Решайте — ваша судьба сейчас в ваших руках.

Наконец Барсов поднял голову и тяжело выдавил:

— Не расстреляете?

— Это решать не нам, а суду. Думаю, что нет.

— Ну, хорошо, тогда буду говорить.

…Стоял июль 1966 года.

Что уже там много говорить, гражданин начальник. Как вы, верно, знаете, учился я тогда в консерватории. Хоть и студентом был, а башли[8] водились. Сами понимаете — наша специальность прибыльная: то жмурика[9] проводишь в последний путь траурным маршем Петра Ильича, а на следующий день свадебный марш Мендельсона наяриваешь. Не все, конечно, наши ребята халтурой увлекались, но я — да. Был даже вроде старосты по левому делу. Ну, и пил много. Подхалтурили мы раз и пошли с другом на вечер в филармонию. Там наши выступали. Не помню уж, что играли. Только эти сонаты да фуга мне в консерватории во как надоели. Ну, думаю, пусть себе играют, а мы в буфете посидим. Хороший был буфет, как сейчас помню. Так весь вечер и просидели, потом смотрю — друг мой куда-то исчез. Стал его искать, вышел на улицу и увидел, что он уходит. Я — за ним. И тут показалось мне, с пьяных глаз, видно, будто встречный прохожий его, друга, значит, ударил. Ну, я подбегаю и как трахну головой в живот. Он упал, а я еще ногами добавил и — смываться. Понятия не имел, что за человек, даже лица не разглядел. Ну, а через день пришли клиенты нанимать лабухов на похороны, и ко мне. Я же главным был, как уже показывал, по этой части. Клиенты и рассказали, что убили, мол, человека на улице. Я, конечно, отказался играть. Неприятно все-таки…

А тут вскоре и окончил учебу, попросился подальше на работу. Сначала боялся, а потом, вижу, никто не трогает. Ну, и успокоился. Давай, думаю, съезжу в Кишинев, чтобы убедиться окончательно, что меня не ищут. Да и как найдешь, все было шито-крыто. Но, если говорить честно, все-таки неспокойно было на душе. И точно. Когда те дружинники приклеились, почувствовал — это неспроста. Мало ли пьяных ходит по улицам. А на следующий день говорят — тебя хочет видеть подполковник. Ну, я и понял, будут плести мне лапти. Так оно и получилось. Нет, не надо было ехать сюда, хоть и девять лет прошло…

На своем веку Н. Х. Дудников повидал немало преступников, разных, непохожих, наслышался всякого. Но такого откровенного цинизма, такой тупой жестокости, пожалуй, не встречал. Вот так запросто, ни за что, убить незнакомого человека. И ни тени раскаяния, только одно — сожаление, что попался. Откуда все это у молодого еще человека, выпускника консерватории? Как совместить прекраснейшее из искусств — музыку — и такое страшное моральное падение? Нелегко ответить на эти вопросы. Есть над чем задуматься. Видимо, что-то проглядели, допустили просчет и преподаватели, и общественные организации консерватории, и сокурсники Барсова. И вот горький и страшный результат.