Чувствуя себя совершенно вымотанной, я выползаю из укрытия и снова разжигаю костер. Пока греется вода, доедаю остатки студенческой смеси, смотрю на пламя и жду, чтобы этот сон забылся, как всегда забываются неприятные сны.

Еще в университете у меня начались кошмары, в которых я убивала случайно зачатых детей. Секс был для меня новинкой, и каждый мой опыт сопровождался страхом, что презерватив порвется. Случайная близость приводила к нескольким неделям регулярных снов, в которых я забывала своего новорожденного ребенка и то оставляла в раскалившейся под солнцем машине, то отворачивалась, и он скатывался со стола на цементный пол. Один раз младенчик выскользнул у меня из потных рук на вершине горы, и я смотрела, как он катится вниз к шоссе, казавшемуся тонкой ниткой. Хуже всего обстояли дела, когда я начинала с кем-то встречаться, когда это была не просто совместная ночь, а проявление любви – или хотя бы приязни. Годам к двадцати пяти такие кошмары начали сниться мне все реже и полностью прекратились уже через год после того, как я встретилась с мужем – первым человеком, вместе с которым почувствовала, что когда-то в будущем буду готова иметь детей.

Эти сны возобновились в ночь после испытания в домике. Не каждую ночь, насколько я помню, но почти каждую. А иногда даже в моменты бодрствования. Мне даже не надо закрывать глаза – достаточно просто перестать фокусировать взгляд, и я его вижу. Всегда «его». Это всегда мальчик.

Наполнив фляжки, я раскидываю укрытие и тушу костер. А потом снова выхожу на пропеченную солнцем сельскую дорогу, по которой уже много дней иду примерно на восток. Я повесила компас на шею и время от времени проверяю направление.

Я иду уже час, когда неотвязная боль в шее напоминает, что я не делала растяжку. Всего несколько часов беспокойного сна – и я уже забыла свое обещание. «Извини», – беззвучно говорю я, поднимая лицо к небу. Расправляю плечи и выпрямляюсь, продолжая идти. «Вечером», – думаю я. Вечером растяну все мои ноющие мышцы.

Я следую за поворотом дороги и вижу впереди серебристый седан, съехавший с дороги. Все колеса, кроме левого заднего, сошли с покрытия и утонули в грязи. Я настороженно иду по следу его заноса. Фляжка бьет по ноге. Совершенно ясно, что машину поставили здесь специально. Внутри должны оказаться припасы или подсказка.

Меня начинает подташнивать. Стараюсь, чтобы нервозность не отражалась на лице: я не вижу камер, но уверена, что они спрятаны в ветвях ближайшего дерева и, наверное, в самой машине. Возможно, где-то рядом и беспилотники: парят, наблюдают.

«Ты сильная, – говорю я себе. – Ты смелая. Ты не боишься того, что может оказаться в этой машине».

Я заглядываю в окно со стороны водителя. Место водителя пустует, а рядом с ним видны только остатки фастфуда: промасленные бумажки, большой пенопластовый стакан с обгрызенной соломинкой и крышкой в коричневых пятнах.

Заднее сиденье застелено смятым одеялом, а за сиденьем пассажира пристроена небольшая красная сумка-термос. Дергаю ручку задней дверцы, и она открывается со звуком, которого я не слышала уже несколько недель: щелчок отходящего запора, такой характерный и в то же время такой обыденный. Я слышала этот звук тысячи раз, десятки тысяч… может, даже сотни тысяч. Этот звук ассоциируется у меня с расставанием. Эта ассоциация раньше оставалась на уровне подсознания, но сейчас, когда я открываю дверь, слышу этот щелчок, я ощущаю, как мой страх сменяется чувством облегчения.