— Роман, задержись! Я хочу поговорить с тобой наедине.

— Я буду ждать тебя в приёмной! — бросил мне Милютин, и они с Глебовым вышли.

Когда мы с кесарем остались вдвоём, Александр Петрович посмотрел на меня так, будто хотел что-то сказать, но ещё не решил, стоит ли это делать. Некоторое время он молча меня разглядывал, а затем спросил:

— Боишься?

— Вас? — уточнил я.

Кесарь рассмеялся.

— То, что ты меня не боишься, я чувствую. Я про спецоперацию спрашиваю.

— Боюсь, — признался я. — Но не думаю, что с этим будут проблемы.

— А это хорошо, что боишься, — сказал кесарь. — Кто не боится, тот первым погибает. Потому что расслабляется. А кто боится, тот отовсюду подвоха ждёт и, как правило, живым возвращается. Так что не бойся бояться.

— Я Вас понял. Буду бояться, — ответил я, тут же осознал, как это нелепо прозвучало, и не удержался, чтобы не улыбнуться.

Александр Петрович усмехнулся, а затем неожиданно спросил:

— А как ты относишься к тому, что я посадил в тюрьму твоего деда?

Тут я растерялся — такого вопроса я никак не ожидал и не был готов быстро на него ответить.

— Ты ведь понимаешь, что мы знаем о тебе всё? — задал очередной вопрос Александр Петрович.

— Было бы странно, если бы не знали, — ответил я.

— Так что скажешь по поводу деда?

— Мой дед — чудовище.

— Тут и спорить не стану. Но он твой дед!

— Он выгнал меня из дома, а потом я несколько раз чуть не погиб из-за него.

— Тогда ты должен быть рад тому, какой приговор ему вынесли.

— Нет, — сказал я. — Дед получил по заслугам, и мне его совсем не жаль, но радоваться тут нечему. Дед совершил много ошибок, но я бы хотел, чтобы он их осознал, а не умер, веря в то, что всё делал правильно.

— Думаешь, он на это способен, осознать?

— Не знаю. Меня больше волнует, как это всё теперь отразится на моей семье. Я очень люблю брата и сестру и не хочу, чтобы у них были проблемы.

— На семье не отразится. Это я тебе обещаю, — сказал кесарь.

— Вы здесь ни при чём. У нашего рода достаточно врагов. Без деда отцу будет тяжело с ними справляться. Но тут никто не виноват, кроме деда.

— Как-то ты слишком по-взрослому рассуждаешь для шестнадцатилетнего парня, — заметил кесарь.

— С тех пор как меня выгнали из дома, я много думал на эту тему.

— И это тебя ранит, — сказал кесарь. — Я вижу.

— Вы же говорили, что не можете пробить мою защиту? — удивился я.

— Да при чём здесь защита? Ты сразу поник и взгляд у тебя потух, как только мы о твоей семье заговорили.

Я невольно тяжело вздохнул — сказать мне на это было нечего.

— И ещё, — продолжил кесарь. — Я вдвойне ценю, что несмотря на мой конфликт с твоей семьёй, ты решил мне помочь.

— Прошу простить меня, Александр Петрович, — сказал я. — Но я решил помочь Ивану Ивановичу спасти похищенных ребят. Моя семья к этому делу не имеет никакого отношения. И Ваша война с моим дедом — тоже.

— А ты смелый.

— Прошу прощения, если мои слова показались вам некорректными.

— Всё нормально, — сказал кесарь. — Твоя позиция достойна уважения. Но всё же я хочу тебе ещё раз сказать: я не собираюсь причинять какой-либо вред твоей семье. Я хочу, чтобы ты это знал и лишний раз не переживал на этот счёт. И ещё я хочу, чтобы ты знал, что как только я стану императором, то объявлю большую амнистию, и твой дед вернётся домой.