— Я обладаю достоверной и всесокрушающей для некоторых богатых, очень богатых людей информацией. И это — мой единственный шанс, который может переменить все в моей дурацкой жизни. Сейчас для меня главное — как полноценно использовать эту информацию.

— Забыть о ней, — молниеносно посоветовал Сырцов.

— Нет уж! — злобно и весело возразила она. — Я могу забыть о ней только за очень большие бабки и то не навсегда.

— Шантаж — штука опасная, Маша. И больше опасаться следует шантажисту, чем шантажируемому.

— Какой шантаж, какой шантаж? — нарочито фальшиво удивилась Маша. — Просто торговля. Я продаю, они покупают.

— Кто они? — поймав момент, жестко спросил Сырцов.

— Пока не могу сказать.

— Содержание информации, хотя бы в общих чертах. Незаконные финансовые операции, внешнеторговые аферы, сокрытие налогов, просто уголовщина?

— Не могу сегодня сказать.

Вот тут-то он взвился по-настоящему. Он вскочил, схватил ее за плечи и затряс, как жмотливое дитя копилку. Тряс и орал одновременно:

— Я терплю тебя, сикуху, здесь только потому, что ты сказала о причастности Ксении к этой информации, я плаваю в жидком говне твоих душевных переливов, я жду, жду! Тебе страшно? Ну и хрен с тобой! Делай в кружевные штанишки от страха! Если не желаешь говорить, выметайся отсюда, но учти: случится что-нибудь с Ксенией, я концы найду и сдам тебя тем, кого ты смертельно боишься! Беседа окончена.

Он взял ее под руку, поднял из кресла, вложил в руки сумку, предварительно бросив в нее сигареты и зажигалку. Маша прицелилась было заплакать, но передумала, потому что быстро думала-просчитывала. Стояла, детским взором исподлобья сердито глядя на него. Ждала, что он еще скажет. А он не желал говорить. Довольно долго играли в игру «кто кого перемолчит». Сдалась она:

— Я все расскажу тебе, Георгий. Но только завтра.

— Завтра, завтра, не сегодня! Так лентяи говорят. — Сырцов малость поостыл. — Что же за ночь изменится?

— Скоро… — Маша глянула на часики в алмазной осыпи, — через сорок минут у меня свидание, которое должно многое решить.

— Или порешить, — мрачно пошутил он.

— Типун тебе на язык. — С нее уже как с гуся вода: улыбалась, цвела сияя. — На этом свидании порешить могу только я. Но не буду. Давай сделаем так: сразу же после свидания я тебе позвоню, и мы договоримся о встрече на завтра. — Она еще раз глянула на часики. — Крайний срок — в двенадцать часов. Или как там у вас, у детективов: в двадцать четыре ноль-ноль. Идет, Федор?

— Самовлюбленная идиотка, — сказал Сырцов. — Идет.

Она вернула сумку на журнальный столик, расстегнула на его рубашке две пуговицы, замкнула руки у него на шее, щекой потерлась о волосатую грудь и с закрытыми глазами призналась:

— А как хочется сейчас! А сейчас нельзя.

— Некогда, — уточнил Сырцов и негрубо расцепил ее руки.

Ушла, слава Богу. Он убрал со стола, помыл посуду, прилег на тахту, расслабился и понял, что хочется курить. Когда ждешь, всегда хочется курить, даже волево бросившему. Где-то в мозжечке свербело. Он притащил на тахту телефон и набрал номер. Поздно, правда, но…

— Извините за столь поздний звонок, но не могли бы вы позвать Любу.