Отравленные, напоенные вулканическим пеплом облака, сформированные над лавовыми равнинами, толклись по ту сторону гор, цепляясь свинцово-серым подбрюшьем за вершины скального массива.

Солнце Гефеста – ярко-желтая звезда – вставало над мутноватым горизонтом, и от частичек вулканической пыли, которые постоянно присутствовали даже тут, в верхних слоях атмосферы, восход казался красным, но не зловещим, наоборот… словно чувства Даны переродились этой ночью, и теперь она иначе воспринимала мир контрастов.

Камень был холодным, борт модуля – влажным и стылым, а вот красноватые лучи несли телу тепло, ласковое, ненавязчивое, не обжигающее, а приятное, долгожданное. Такого никогда не испытаешь внизу.

Холодные мрачные подземелья, где прошли ее детство и юность, теперь казались ей жалкой, убогой обителью…

Ее сородичи просто следовали традиции, забиваясь все глубже в подземные норы, зачем-то ютились в недрах тоннелей, которые, как выяснилось, были предназначены не для людей, а вокруг, на изуродованных просторах котловины, умирали без должного присмотра остатки завезенных сюда растений и животных, отказывали в работе последние, дышащие на ладан планетопреобразующие машины.

Сидя на пороге шлюзовой камеры и глядя на рассвет, она невольно вспоминала обстоятельное повествование Криса, которое ей пришлось выслушать по дороге сюда.

Дана прислушалась к своим чувствам и поняла, что ее мало волнует глобальность простирающегося за гранью стратосферы космоса.

Ее родиной являлся Гефест. Здесь она родилась, и никакие рассказы об иных мирах не в состоянии повлиять на это внезапно очнувшееся чувство родины. Разгорающиеся краски рассвета тревожили ее душу, перемешивая чувства и мысли в горьковатый, теплый коктейль.

Ее душа стояла на пороге чего-то нового, еще не прожитого, но значительного, всеобъемлющего…

Одно Дана осознавала абсолютно ясно: чем бы ни закончилось сегодняшнее утро, она больше не вернется в затхлый сумрак подземных тоннелей. Поднимающийся со дна ущелья разреженный, горьковатый воздух, которым она дышала, доказывал – тут еще можно жить, и у людей, оправившихся после болезни, есть шанс что-то изменить в своем существовании…

Как верно сказал ей Крис, люди сами ставят перед собой жизненную планку и потом следуют ей, страшась подняться выше установленного предела. Это не судьба загнала их в подземные коммуникации, а скорее страх и леность, привычка следовать чьим-то указаниям, а в отсутствие оных – идти по пути наименьшего сопротивления…

…Что-то щелкнуло, прошелестело за спиной, и Дана вздрогнула, страшась оглянуться.

Она застыла, как статуя в немом напряжении, казалось, что от этого внезапного звука в теле задрожал и тут же одеревенел каждый мускул, лишь вдоль позвоночника ползла медленная, крупная дрожь предчувствия…

Прошло уже много часов с того момента, как Дана скормила последний диск-кристалл жадному до информации считывающему устройству, и все это время, несмотря на великолепие рассвета и непривычную гамму порожденных им чувств, она подсознательно боялась и ждала.

Тихий шелест шагов – босая поступь по рифленому полу десантного отсека…