Текер сидел как на иголках. Он думал о своей жене, о новорожденном и ежеминутно порывался встать, откланяться и уйти, но не решался сделать этого.

Шнирер, услышав о своей любимой теме, неожиданно превратился из созерцательного Будды в пламенного оратора.

— Гибель цивилизации! — воскликнул он, сверкнув глазами, и продолжал, все повышая тон: — Да, цивилизация гибнет! Она обречена, и ее губит машина, это железное чудовище. Хозяин земли становится рабом машины. Она заставляет нас, всех без исключения, знаем ли мы и хотим ли мы этого или нет, идти по ее пути. Бешено несущаяся колесница волочит за собой поверженного победителя, пока он не погибнет… Человеческие существа, столь заботливо вскормившие этих диких и опасных зверей, проснулись и нашли себя в окружении новой расы железных чудовищ, господствующей над ними…

Шнирер уже не говорил, а вопил, потрясая сморщенным кулаком:

— Необходимо еще сильнее взнуздать науку, задержать рационализацию, зажать технику, удушить изобретательство, иначе гибель цивилизации и наша гибель неизбежны… Еще чашку чаю, покрепче, если позволите, — неожиданно закончил он.

Эллен молча разливала чай, незаметно погладывая на жениха. Но тот больше интересовался ликерами, усиленно подливая епископу, лицо которого сияло светом земных наслаждений.

— Фф… ффвы… правы, профессор, — возразил банкир, — технику надо держать в крепкой узде. Но цивилизации угрожают не только машшш… машины. Есть звери более опасные, коварные и беспощадные…

— Коммунисты! — вскричала леди Хинтон.

Точно декабрьским холодом повеяло в августе. Общество, собравшееся за столом, всколыхнулось.

Все заговорили разом, забыв об этике. Лица налились ненавистью, злобой и страхом. Слово было произнесено. Общая болезнь, которая подтачивала всех, омрачала, отравляла радость жизни, навевала кошмарные сны, была названа…

Каждый спешил облегчить свою душу, излить то, что давно переполняло сердце. Говорили по-разному, но об одном и том же: о проклятых коммунистах, разрушителях культуры и цивилизации, фанатиках. Тут было все: и революции в трех государствах, и «национализация женщин», и Коминтерн, и демпинг, и разрушение храмов, и голод…

Никогда еще общество леди Хинтон не было так единодушно, так искренне в выражении чувств и мыслей. Никогда за столом не звучала так гармонично симфония ненависти и животного страха перед близкой революцией.

«Красные звери» — разве не они угрожают отнять у леди Хинтон все: титул, власть, положение, богатство?

Их агитаторы разлагают стадо Христово и грозят запустением божьим храмам, голодной смертью епископу Иову Уэллеру.

А философ Шнирер — что иное, кроме безграничной ненависти, он мог питать «к покровителям техники и энтузиастам индустриализации, заставившим служить себе машины, которые своими зубьями рвут человеческие существа и угрожают раздавить своими шестернями современную культуру»!.. Когда волнение несколько улеглось, леди Хинтон овладела разговором.

— Я недавно пожертвовала двести тысяч фунтов на борьбу с ними, но этого, конечно, мало. Каждый из нас должен понять, что лучше сейчас, пока не поздно, добровольно отказаться от части своего имущества, чем потерять все.