. К тому же, предоставив женщинам противоестественные права, этим самым возложили на них и противоестественные обязанности, нарушение которых тем не менее делает их несчастными. Именно для многих мужчин брак бывает нежелателен по соображениям сословного или материального характера, если только не помогут делу какие-нибудь блестящие условия. Такой мужчина будет стремиться сойтись с женщиной, отвечающей его запросам, на других, лучше обеспечивающих судьбу ее и детей, условиях. Пусть условия эти справедливы, подходящи, разумны; пусть женщина даст свое на них согласие, не настаивая на несоразмерных правах, которые предоставляет только брак, все-таки это сопряжено для нее, ввиду того, что брак – основа гражданского общества, до известной степени с бесчестием, и она осуждена будет влачить безотрадную жизнь; так уж устроена человеческая природа, что мы придаем несоразмерно много значения чужому мнению. Если же женщина не согласится на внебрачные отношения, то ей угрожает опасность или принадлежать законным образом противному ей мужчине, или же засохнуть старою девой: ибо очень недолог тот срок, в течение которого она может пристроиться. Для выяснения этой стороны нашего института моногамии в высшей степени полезно прочесть глубоко ученое сочинение
Томазия «De conncubinatu»
[131]: из него видно, что конкубинат у всех культурных народов и во все времена, до самой лютеровской Реформации, был дозволенным, – мало того, до известной степени даже признанным законами и не сопровождавшимся никаким бесчестием институтом, который лишь из-за лютеровской Реформации спустился с этой ступени, ибо Лютер видел в этом лишнее средство к оправданию брака духовных лиц, – так что католическая сторона дела не преминула сохраниться и здесь.
Относительно полигамии нечего спорить – ее нужно признать повсеместным фактом; задача сводится исключительно к ее регулированию. Где можно найти тех, кто действительно моногамен? Все мы живем, по крайней мере в течение некоторого времени, в полигамии. Итак, если каждый мужчина пользуется многими женщинами, то нет ничего более справедливого, как предоставить ему свободу или даже обязать его и заботиться о многих женщинах. Благодаря этому и женщина возвратится в свое настоящее и естественное положение – подчиненного существа, и дама, это чудище европейской цивилизации и христианско-германской глупости, с ее смешными притязаниями на почтение и уважение, исчезнет с лица земли, и останутся одни лишь женщины; и не будет больше несчастных женщин, которыми теперь полна вся Европа. Мормоны правы.
Глава XXIX. К физиогномике
§ 377
Каждое человеческое лицо – некий иероглиф, который, без сомнения, можно дешифровать и ключ к которому мы даже имеем в себе наготове. Мало того: лицо иного человека говорит обыкновенно больше и более интересное, чем его уста, так как первое является компендием[132] всего того, что когда-либо скажут последние: ведь оно – монограмма всех мыслей и стремлений данного человека. Кроме того, уста выражают только мысли человека, а лицо – некую мысль самой природы. Поэтому всякий стоит того, чтобы в него внимательно всмотреться; но не всякий стоит того, чтобы с ним говорить. Если уже каждый индивид достоин наблюдения как частная мысль природы, то в высшей степени достойна этого красота: ибо она – более высокая, более общая мысль природы, она – мысль вида. Оттого и приковывает она так могуче наш взор. Она – одна из основных и главных мыслей природы; между тем как индивид – только мысль побочная, королларий.