Орда угоняла скот в горы, укрывала его в лесах вокруг крепости. Ей было велено стеречь добычу и пленников до возвращения войска.

И когда тьма опустилась на землю, возле угасающих костров остался один человек - Радован.

"Я ночью не поеду! Бросили меня, как обглоданную кость! Хороша награда за мои муки! "Возвращайся в город! - приказал Исток. - В суматохе ты можешь спастись, потому что богачи бегут из города". Конечно могу. Но не надо гнать меня, как собаку. "Возвращайся в город! Возвращайся в Фессалонику, обрадуй их, все им расскажи и умоли их приехать сюда". Разумеется! Положи им в рот, а они уж, так и быть, сами проглотят. Вот она настоящая любовь! Старики должны отбивать девушек для женихов. "Сегодня же езжай, да побыстрее, очень прошу тебя, отец..." - передразнивал Радован Радо.

- Не поеду я ночью, сказал не поеду и не поеду!

Раздосадованный певец побрел в Топер и принялся рыскать по подвалам. В претории он обнаружил нетронутый запас вина и провианта. Воткнув в землю факел, он тут же разложил костер и принялся за ужин. А поужинав, так часто прикладывал ко рту кувшин с вином, что и не заметил, как погас огонь. Тогда старик положил под голову глиняный горшок и уснул.

Когда по Константинополю разнеслась весть о вторжении варваров, худое лицо Управды побледнело. Всю ночь горел светильник в его комнате, и каждый час силенциарий докладывал ему о новых зверствах варваров, о которых рассказывали беглецы. Деспот проклинал Тунюша, то и дело взглядывал в окно на возведенный купол святой Софии и молил эту святую даровать ему мудрость.

Если у Юстиниана от неожиданных забот лопалась голова, то императрицу нашествие варваров радовало. Она не сомневалась, что это дело рук Истока. Ее соглядатаи не пропускали мимо ушей перешептывания в кабаках, замечали перемигивания на форумах, до них доходили разговоры солдат и громкие вопли голытьбы, нахлынувшей осенью в город. Собственно, все в Константинополе считали, что поход варваров, которые подобно регулярному войску атакуют императорскую армию, возглавляет Исток. Тщеславную женщину не беспокоил ущерб, нанесенный славинами империи. И хотя она ненавидела Истока лютой ненавистью, она была настолько суетна, что ненависть соседствовала в ней с гордостью - она любила великого полководца Истока. Ее лишь беспокоило, как бы Управда не проведал о том, что именно она раздула в душе варвара страшное пламя мести. Подобно обнаженному мечу, сверкнувшему вдруг в ночи и опустившемуся на шею, пришло воспоминание о его письме. Давно уже был уничтожен тот кусочек пергамена, давно не появлялся перед Управдой ни один из тех сенаторов, что слышал тогда послание магистра педиум. В тот раз повелитель не поверил. Но ведь сейчас, в это тревожное время, кто-нибудь может шепнуть ему: "Это - Исток, это - Орион, которого императрица..." Она подумала об Асбаде, который интриговал вместе с ней и для нее, и ее окатил холодный пот. С тех пор как он не смог возвратить ей Ирину, не смог выполнить ее приказа, она возненавидела его и старалась всячески унизить. А вдруг магистр эквиум станет мстить ей, вдруг он вздумает пойти к Управде?