— Ты ищешь птичек? — спросила она. — Так вот: птички правда живут в гнёздышке и правда несут яички, такие белые, кругловатые, а бывают и раскрашенные!

— Спасибо, — сказал Фип. — Белые, кругловатые, — повторил он. И вдруг перед его глазами всплыла знакомая картина: белые, кругловатые… Время от времени они лопались, и на волю выходил брат или сестрёнка Фипа.

— Вспомнил! — запищал Фип, очень взволнованный. — Так и есть, и я был в яичке, значит, я правда птица!

От радости он начал клевать всё, что попало, и сам не заметил, как забрался на какую-то покрытую сухими иголками и колючими ветками кочку. На её верхушке лежали белые кругловатые предметы, очень похожие на те, о которых Фип только что вспоминал, только маленькие, и он стал клевать их тоже.

— Эй, ты! Ты что делаешь? — послышался такой тонюсенький голосок, что Фипов писк мог по сравнению с ним показаться басом. — Это наши яички! Мы их несём сушить, а ты клюёшь!

— Вы несёте яички? — спросил ошеломлённый Фип, разыскивая глазами, кто это говорит. — Да где же вы? Значит, вы птички? Где же вы?

— Вот мы где, — отвечал тоненький голосок, и тут Фип наконец увидел своего собеседника. Это был рыжий Муравей.

— Так это вы птички? — с сомнением сказал Фип. — Птички несут яички, машинально повторил он заученную фразу.

— Да что ты, дяденька, — с искренним недоумением ответил Муравей. — При чём тут птички? Что у них там за яички? Ну, одно-два яичка снесёт или там пяток, и всё. А у нас, у муравьев, — ого-го! У нас, брат, царица за день столько яичек отложит — и счёту нет! Мильон! А то даже тыщу!

Так как Фип совершенно не умел считать, на него это муравьиное хвастовство не произвело впечатления. Он понял только одно: он опять не нашёл птичек. Окончательно разочарованный, он поплёлся прочь.

— Что же это получается? — убивался Фип, присев отдохнуть под высоким-высоким, до самого неба, деревом. — Летают — и не птички… Поют — и не птички… Гнёзда вьют — и не птички… Яички несут — и то не птички! — разрыдался бедный цыплёнок. — Все — не птички! А кто же тогда птички? — сказал он, ни к кому не обращаясь.

И в ответ он неожиданно услышал чей-то глубокий, добрый-предобрый голос:

— Птицу узнаешь по перу. — И с вершины дерева, под которым сидел Фип, плавно, медленно слетело вниз птичье перышко — красивое, лёгкое, блестящее. Плавными, широкими кругами опускалось оно всё ниже и ниже, и, когда оно заканчивало круг, вновь зазвучал добрый, глубокий голос: это говорило Дерево.

— Есть птицы, которые не поют… Есть птицы, которые не летают… И гнёзд не вьют… Есть птицы и совсем без крыльев… Но нет птицы без перьев!

Дерево умолкло, и, словно поставив точку, перышко опустилось Фипу прямёхонько на нос.

— A y меня ведь и перьев нет?.. Значит, я сам не птица! — ахнул Фип.

Но он не успел даже расстроиться, потому что рядом с ним на землю опустился кто-то, ростом даже чуть поменьше Фипа, но ужасно бойкий, весёлый и нахальный и весь в перьях.

— Известно, не птица! Курица — не птица! — весело сообщил Воробей (это был именно он и никто другой).

— А я разве курица? — спросил бедный Фип.