Присмотрелся гость и дышать не посмел. В руках сорванца утерянная шкатулка, оказывается. Нашлась-таки, негодница.

– Эй, малец, – сказал Ерофей. – Ну-ка, дай сюда эту вещицу.

Мальчишка копаться перестал. Поднял голову. Покачал. Еще и рукой жест сделал, явно неприличный.

– Не шали, малой, – Ерофей подошел ближе. – Отдай, кому говорю.

Жугермек вскочил. Отбежал в сторону. Язык показал. Завопил:

– Моя игрушка. Не отдам, – и побежал меж кибиток.

Вот ведь паршивец.

Ерофей, сопя, побежал следом.

Молокосос промчался среди юрт, чуть не сбил старуху с деревянным черпаком. Выбежал из аула, понесся к холмам. Московит еле поспевал следом. В боку немилосердно кололо.

Малец поглядывал на страдающего преследователя, кривлялся, корчил гримасы. Издевался. Была бы пищаль, пристрелил бы на месте мерзавца.

Наконец Жугермек шмыгнул в кусты. Скоро потемнеет, не потерялся бы.

– Стой, поганец, – простонал Ерофей. Что поделаешь, забежал туда же.

– А вот и не догонишь! – кричал мальчишка и крутился вокруг саксаула.

Ерофей притаился, обежал деревце с другой стороны и поймал наконец сорванца. Жугермек забился в руках, закричал:

– Отпусти, дурак! Я деду все расскажу.

Еще и укусить пытался вдобавок, поганец.

Северянин отобрал шкатулку, отодвинул мальчонку.

– Спасибо, что доставил, малец. А то я потерял было.

Волосы у мальчишки воинственно торчали вверх, сам он сверкал глазами.

– Ты хуже Шоны и Кокжала, – заявил Жугермек. – Вот вырасту, тогда отрублю тебе голову.

Ерофей усмехнулся.

А потом замер на месте.

Ибо в воздухе пролетело копье. Вонзилось мальчонке в спину, вышло окровавленным острием из тощей груди. Сбило с ног, опрокинуло наземь.

Малец забился в судорогах. Струя крови запачкала сапоги Ерофея.

Московит прижал злосчастную шкатулку к груди, не веря глазам.

Из кустов вылезли воины в пестрых одежах. Один, два, три… С десяток наберется.

– А, караванщик, – улыбнулся один. Длинные усы, голова лысая, блестит от пота, сзади тугая косичка болтается. – Как поживаешь? А мы тебя в гости заждались. Вот Кокжал обрадуется.

Жугермек всхлипнул и затих. Из раны натекла лужа крови.

– Это чей ребятенок? – спросил с косичкой. – Абикеновский? Придется теперь всех под корень вырезать. А мы хотели часть оставить, для невольничьего базара.

– А откуда они узнают? – возразил другой, рядом. Высокий, широкоплечий, глаза щелками, поверх красной рубахи кольчуга. – Караванщик молчать будет. Я ему сейчас язык отрежу.

Дальше Ерофей уже не слышал. Редко у него бывало такое, чтобы красная пелена взор застила. Пару раз в жизни, в бою. Он тогда себя не помнил.

Вот и сейчас накатило.

Рыча от ярости, московит бросился на ворогов. С голыми руками. Потому как все оружие в ауле осталось. Рвал и бил, кто только под руку попался. А потом получил по голове и окунулся во тьму.

Когда очнулся, все тело нестерпимо болело. Залит кровью, своей и чужой. Одежда порвана. Правый глаз заплыл, еле видит, пары зубов нет. Дышать тяжко, ребра сломаны. Нога порезана, кровь на штанине.

Крепко связан, только пальцами рук шевелил.

Огляделся. Жугермек лежал на том же месте. Рядом, у саксаула, валялись два бандита. Бездыханные.