— Джулиан соврал. Он сказал, что тем вечером звонил со своего телефона Хелене, признался ей во всем и что они поняли, что любят друг друга. Он хотел, чтобы я отступился от нее без борьбы. Джулиан — это мне точно известно — лгун и предатель. Чтобы получить желаемое, он тебе нож в спину воткнет, но на этот раз я вышел из себя. Вы даже не представляете, как я разозлился…

Я не ответил.

— Джулиан отнял у меня самое дорогое, — продолжал Франц, — а ведь у меня, господин Балли, и было-то не очень много. Девушки вечно доставались Джулиану. Не спрашивайте почему, мы с ним совершенно одинаковые, и все же есть в нем что-то, чего я лишен. Это появилось у него не сразу, просто где-то пути наши разошлись, и он пошел по светлой дороге, а я — по темной. А потом он и Хелену решил забрать…

Волны рядом с ним разбивались о берег не с таким напором, как возле моего отеля. Звук был долгим, вот в чем разница. Волны словно перекатывались по берегу. Франц Шмид находился на пляже.

— Поэтому я приговорил его, — сказал он. — Но я из Калифорнии, поэтому приговорил не к смерти, а к пожизненному заключению. Ведь это справедливое наказание за сломанную жизнь? Вы же тоже выбрали бы такое наказание, да, Балли? Или нет? Или вы не против смертной казни?

Я не ответил, чувствуя, что Гиоргос наблюдает за мной.

— Пускай Джулиан теперь гниет в своей любовной тюрьме, — добавил Франц, — а ключ я выкинул. Хотя пожизненное — это еще как посмотреть. Такая жизнь, как у него, долго не продлится.

— Где он?

— Вы говорите, мне отсюда не выбраться…

— Франц, где он?

— …но вы не правы. Мой рейс в девять девятнадцать — им-то я и улечу, Никос Балли.

— Франц, скажите, где… Франц? Франц!

— Отключился? — спросил, вставая, Гиоргос.

Я покачал головой. Прислушался. В трубке шумели волны и ветер.

— Аэропорт все еще закрыт? — уточнил я.

— Естественно.

— Вы не слышали ни про какой рейс в девять девятнадцать?

Гиоргос Костопулос покачал головой.

— Франц где-то на пляже, один, — сказал я.

— На Калимносе полно пляжей. А ночью, да еще и в шторм, все они пустые.

— Это просторный пологий пляж. Судя по звуку, волны о берег не разбиваются, а катятся по нему.

— Кристина виндсерфингом занимается — позвоню ей, спрошу.

Машину, которую взял напрокат Франц Шмид, обнаружили на следующее утро.

Она стояла на парковке возле песчаного пляжа между Потией и Массури. Полустертые отпечатки ног вели от передней дверцы к морю. Мы с Гиоргосом, щурясь от ветра, смотрели, как водолазы бредут наперекор катящимся по песку волнам. С южной стороны, там, где пляж заканчивался, волны омывали невысокие гладкие утесы, которые чуть поодаль перерастали в вертикальную стену, желто-коричневый известняковый массив, тянущийся до самой высокой точки, той, где находился аэропорт. В стороне от нас Кристина водила своего голден ретривера, а тот вынюхивал следы. Пес с самого рождения был на один глаз слепым — это Кристина рассказала мне в участке, когда мы пили кофе. Поэтому она и назвала его Одином. Я спросил, почему она не выбрала порожденного нашей собственной мифологией Полифема, а предпочла чужого Одина.