Примечание авторов: *Покров Пресвятой Богородицы – церковный праздник, отмечаемый 1 октября по старому стилю.
Вот, как писал о погоде в Санкт-Петербурге поэт Николай Некрасов:
Начинается день безобразный –
Мутный, ветреный, тёмный и грязный.
Ах, ещё бы на мир нам с улыбкой смотреть!
Мы глядим на него через тусклую сеть,
Что как слёзы струится по окнам домов
От туманов сырых, от дождей и снегов!
Злость берёт, сокрушает хандра,
Так и просятся слезы из глаз...
Алексея Кузнецова, который уже окончательно перебрался в прошлое, погода интересовала с чисто практической точки зрения. Он хорошо знал, что осень – самая простудная пора в Питере. Грипп, именуемый в XIX веке инфлюэнцей, ОРЗ и прочие нехорошие заболевания особо досаждают в это время местным жителям, причем болеют ими одинаково часто, как обитатели петербургских трущоб, так и те, кто живет в роскошных особняках и даже дворцах.
Медик из XXI века уже стал личным эскулапом царя и всего его августейшего семейства. Для этого пришлось вежливо выпроводить из Зимнего дворца старого лейб-медика Мартына Мандта. Сделать это было не так уж просто – этот надменный пруссак пользовался большим влиянием на членов императорской фамилии. Николаю пришлось выдержать отчаянный натиск своих родственников, которые наперебой помчались к самодержцу, стараясь убедить того, что он совершает огромную ошибку, удаляя из Зимнего дворца такого «чудо-доктора».
Но спорить с Николаем, если тот был убежден в правильности своего решения, было абсолютно бесполезно. И Мартин Вильгельм фон Мандт, успевший сколотить в России немалый капитал, вскоре уехал из России в родной Вейенбург.
С его отъездом с облегчением вздохнули русские медики, которых упорно третировал Мандт. А Кузнецов отправил письмо в Дерптский университет, где преподавал теоретическую и практическую хирургию тридцатилетний доктор медицинских наук Николай Иванович Пирогов. В этом письме он приглашал будущего светилу русской медицины перебраться в Петербург, пообещав ему кафедру хирургии в Медико-хирургической академии. В реальной истории Пирогов займет это место в будущем, 1841 году.
А пока, после того, как Мандт навсегда распрощался со своими августейшими пациентами, Алексей провел тотальную диспансеризацию всей царской семьи. Для этого из будущего он привез всю необходимую диагностическую аппаратуру, и уговорил двух своих знакомых медиков отправиться в прошлое. Один из них был хорошим практиком-терапевтом, а вторая – опытным акушером. Дело в том, что дамы из царской семьи часто умирали при родах, и потому, чтобы уменьшить среди них количество летальных исходов, необходим был опытный врач по женской части. Все они прошли соответствующую проверку в «компетентных органах», дали подписку о неразглашении, после чего познакомились с действием портала.
Диспансеризация прошла не без скандалов – некоторые из Романовых не желали, чтобы их осматривали в неглиже какие-то неизвестные лекари (а женщина-врач по тем временам вообще считалась нонсенсом!), которые – о ужас! – даже не знали французского языка, и едва могли изъясняться по-английски. Кузнецову снова пришлось воспользоваться «административным ресурсом», и после отеческого увещевания самодержца его родственники все же прошли обследование, сдали необходимые анализы, им сделали флюорографию, словом, через недели две на каждого из царского семейства завели персональную карту, и Алексей, тщательно изучив катамнез* своих пациентов, сделал для себя соответствующие пометку.