Центр города. Проулки, где, случалось, находили раненых или избитых до полусмерти. Здесь они с Сэмом месяц назад подобрали узел с краденым добром. Вор бросил добычу и сбежал.
Сегодня все в порядке.
Полдень. Контора шерифа. Сэм уже там. Доклад: происшествий нет, заявлений от горожан нет.
– До вечера свободны!
Вялый взмах руки. Шериф возвращается к прерванному занятию – поглощению яблочного пирога. Пирогами – величиной с доброе тележное колесо – его снабжает вдова Махони. Солнце припекает, под мышками шерифа темнеют пятна пота.
Вот такая у нас служба.
Он сразу замечает ее.
Народу в «Белой лошади» мало. Скоро тут пьяному негде будет упасть, но это случится позже. Единственная женщина, третий от дверей стол. Сидит к Джошу вполоборота. Держит в поле зрения стойку и лестницу на второй этаж. Краем глаза отслеживает вход и то, что происходит в глубине салуна. Все это так, рутина, не требующая усилий. Джош женщину не интересует. Мазнула взглядом и отвернулась.
Задумалась? Слушает бренчание слепого Якоба?
Привычки стрелка, не будь я Джошуа Редман, сэр! Женщина-стрелок? Гадкий червячок шевелится в памяти. Давний, полумертвый червячок. Копает ход наружу, старается.
«Узнал?»
Нет.
«Это она была в оружейной лавке. Это она была здесь, в салуне.»
Тахтон умолкает. У него, как обычно, трудности с временами. Обдумав что-то свое, он продолжает:
«В лавке сегодня, в салуне давно. Теперь узнал?»
Да.
«Что будешь делать?»
– Добрый день, мэм. Разрешите?
– Садитесь, шериф.
– Помощник шерифа, мэм. Джошуа Редман.
Женщина молчит. Взгляд ее пуст и тяжел.
– Джошуа Редман. Вы меня не узнаёте?
Взгляд ее пуст и тяжел. Ага, узнала.
– Меня ввела в заблуждение звезда, – говорит она. – Помощник шерифа? В остальном вы не изменились. Да, нисколько.
– Я молодо выгляжу, мэм. Это мое наказание. Меня никогда не принимают всерьез.
– Прекрасный талант. Я вам завидую.
– Но перед вами совсем не тот человек, что десять лет назад. Я изменился, мэм. Добавлю, что вы приняли в этом самое живое участие.
– Неужели? Я польщена.
Она не верит. Отчасти она права.
В мозгу Джоша кудахчут знакомые куры.
Тахтон смеется.
2
Рут Шиммер по прозвищу Шеф
(десять лет назад)
– Сыграй еще что-нибудь, красотка!
Рут не красотка. Рут не хочется больше играть. Сказать по правде, она даже не знает, зачем играла эту чертову мазурку. Рут двадцать лет, а дьяволу, сидящему в ней, лет сто, не меньше.
Рут спустилась вниз, подошла к стойке:
– Пива!
– Эй, Юджин! Запиши на мой счет!
Мальчик. Румяный, длинноногий. Наглый, как свора чертей. Дьявол в Рут заворочался, тихо рыча при виде дружков из преисподней. Уколол рогами в печень. Кончики рогов у дьявола острей, чем иглы. От них по телу пробежала приятная дрожь.
– Я угощаю!
– Нет.
Рут обернулась к мальчику. Ей было все трудней сдерживать себя. Дядя Том говорит, это пройдет. Она научится, образумится, перестанет видеть врага в каждом безмозглом кобеле. Дядя Том умный, опытный. Он ошибается. Рут никогда не образумится.
– Плати за себя, малыш.
Голос Рут – голос дьявола.
Мальчик побагровел. Какая-то сучка, при всех… Рут читала его мысли, написанные на гладком щекастом лице, как ноты с листа.