_>{107}Мы должны начать с восточного мира именно потому, что мы находим в нем государства. Распространение языка и формирование племен лежат за пределами истории. История прозаична, и в мифах еще нет истории. Сознание внешнего наличного бытия появляется лишь с абстрактными определениями, и как только обнаруживается способность к выражению законов, появляется и возможность прозаически понимать предметы. Так как доисторическим является то, что предшествует государственной жизни, оно лежит за пределами самосознательной жизни, и если относительно него высказываются догадки и предположения, то это еще не факты. Точнее говоря, принципом восточного мира является субстанциальность нравственного начала. Это первое преодоление произвола, который утопает в этой субстанциальности. Нравственные определения выражены как законы, но так, что субъективная воля подчинена законам как внешней силе, что нет ничего внутреннего, нет ни убеждений, ни совести, ни формальной свободы, и поэтому законы соблюдаются лишь внешним образом и существуют лишь как право принуждения. Правда, и в нашем гражданском праве содержатся обязанности, выполнение которых осуществляется принудительными мерами: меня могут заставить вернуть чужую собственность, соблюдать заключенный договор. Но ведь у нас нравственный элемент заключается не только в принуждении, но в чувстве и в сочувствии. Их на Востоке также требуют внешним образом, и хотя содержание нравственности устанавливается совершенно правильно, однако внутреннее становится внешним. Нет недостатка в воле, требующей нравственности, но нет воли, которая осуществляет ее потому, что она внутренно обязательна. Так как дух еще не стал внутренним, он вообще проявляется лишь как природная духовность. Как внешнее и внутреннее, закон и разумение, так и религия и государство еще являются чем-то единым. В общем государственное устройство представляет собой теократию, и царство божие так же является и мирским царством, как и мирское царство не менее того является божественным. На Востоке еще не дошло до сознания то, что мы называем богом, так как наш бог понимается лишь как восхо_>{108}ждение к сверхчувственному, и мы повинуемся ему потому, что почерпаем изнутри самих себя то, что делаем, там же закон в себе обязателен, не нуждаясь в этом субъективном придатке. При этом человек созерцает не свою собственную, а совершенно чуждую ему волю.

Мы уже выделили из отдельных частей Азии как неисторические азиатские плоскогория, поскольку и пока живущие на них номады не переходят на историческую почву, и Сибирь. Остальной азиатский мир разделяется на четыре территории: во-первых, речные равнины, образуемые Желтой и Голубой реками, и плоскогорие Восточной Азии – Китай и монголы. Во-вторых, долины Ганга и Инда. Третьей исторической ареной являются речные равнины Окса и Яксарта, персидская возвышенность и речные равнины Евфрата и Тигра, к которым примыкает Передняя Азия. В-четвертых, речная низменность Нила.

История начинается с Китая и монголов