Все умные, один Эдгар Сиссон дурак, романтический борец за справедливость. Остается только восхититься большевиками, как верно они вычислили нужного человека, как ловко заманили его в ловушку, как точно просчитали психологическую структуру «общественного мнения».

– Сиссон сам виноват, хотел прославиться, заболел мессианским бредом и получил по заслугам.

Я вздрогнула от неожиданности. Это был голос Федора Федоровича. Мой очевидец сидел на диване, на этот раз опять в старческом обличье, в шапочке-калетке. Адама рядом с ним я не увидела.

– Не стоит нервировать твоего Васю, – объяснил Агапкин.

– Почему? Может, они обрадуются друг другу.

– Еще хуже. Начнется собачья возня, а ты и так без конца отвлекаешься, уничтожаешь собственный текст, слоняешься по квартире, выкуриваешь пачку в день. Сосредоточься, возьми себя в руки.

Меня слегка раздражал его высокомерный назидательный тон, я хотела спросить, по какому праву он так со мной разговаривает? Кто здесь персонаж, кто автор? Однако я сдержалась, из уважения к его возрасту.

– Автор, конечно, ты. Но вместо того чтобы писать, занимаешься всякой ерундой. Выдумала себе «писчий спазм». Это называется ленью и разболтанностью.

Да, я совсем забыла, что он может читать мои мысли, ему не важно, произношу я что-либо вслух или молчу. Но тут уж смолчать я не сумела и сказала довольно жестко:

– Знаете, Федор Федорович, я вам не машина, чтобы выдавать по дюжине страниц в день.

– Ты хотя бы одну страничку выдай, но такую, чтобы не хотелось уничтожить. Я предупреждал тебя, как только возникнет тема Кобы, станет очень противно и страшно.

– Нет, его еще нет, – пробормотала я и, оглядевшись, обнаружила, что мой стол завален книгами о Сталине, на обложках его портреты.

– Ладно, успокойся, – сказал Агапкин, – ты запуталась в очередной большевистской фальсификации. То есть уже не просто большевистской, а лично сталинской, что значительно усложняет дело. Ты третий день занимаешься так называемым «письмом полковника Еремина», пытаешься докопаться до правды, хотя отлично понимаешь, что это невозможно и бессмысленно. В роман эта история все равно не войдет, но остановиться ты не можешь.

– Какая разница, сотрудничал Сталин с Охранным отделением или нет? – проворчала я раздраженно. – Довольно того, что он был Сталиным. На фоне всех его кровавых мерзостей стукачество – невинный пустяк.

– Да, это ты верно заметила, – кивнул Федор Федорович, – к тому же каждый второй большевик стучал на своих. По свидетельству жандармского генерала Спиридовича, девять из десяти большевиков сотрудничали с Охраной, прямо или косвенно. Газета «Правда» издавалась на деньги охранки, ее редактор Черномазов был штатным осведомителем.

– Идиллия. Симбиоз, – я встала и принялась расхаживать по своему маленькому кабинету, – интересы Ленина и Белецкого, директора Департамента полиции, полностью совпадали. Ленин мечтал отделаться от меньшевиков, Белецкий стремился расколоть социал-демократов.

Мне хотелось двигаться; казалось, стоит остановиться, и я утону, захлебнусь. Наверное, движение все-таки сумма исчезновений и появлений. Я исчезала, меня затягивало в пространство бреда. Сама собой в голове складывалась очередная теория заговора, и заговорщиками на этот раз выступали офицеры Охранного отделения. Кто лучше них был осведомлен о деятельности и о целях большевиков? Почему, зная так много, они ничего существенного не предпринимали?