Ларе захотелось посмотреть и спальню внука. Хотя Шелли тут же вскочила и последовала за ней, Ларе удалось спуститься по деревянной лестнице в подвал. Уже на полпути она едва не задохнулась: от нефтяной топки шел едкий, отвратительный запах. От него в груди у нее запершило, а на глазах выступили слезы.
«Нам только что залили нефть в бак, – объяснила Шелли. – Я уже вызвала ремонтника, чтобы разобрался с вонью».
Мимо маленькой двери в топочную Лара прошла в переднюю часть подвала, где Шейн спал на матрасе, брошенном прямо на бетонный пол.
Она круто развернулась и уставилась на падчерицу. Такого Лара и представить себе не могла.
– Где его кровать? – спросила она.
Шелли ничего не отвечала. Лара, расстроенная, смотрела на нее с недоумением.
– Но ему же нужна кровать, Шелли! Что у вас тут творится? Если вам не хватает денег, я могу тебе дать…
Шелли стояла молча. Лара еще раз обвела подвал глазами.
– И шкаф ему тоже нужен.
Шелли туманно объяснила, что ей не хватило времени, чтобы как следует устроить Шейна, но деньги взяла.
Некоторое время спустя Лара узнала, что Шелли все-таки купила Шейну кровать. Но ее не покидала мысль, что он так и спал бы на полу, если бы она не вмешалась.
Потому что Шелли было все равно.
Глава четырнадцатая
Никки видела, как ведут себя матери в телесериалах. Как они слушают своих детей, утешают их, гладят по голове. Она наблюдала за другими матерями в городе, как они вели себя с детьми и с мужьями. Они не кричали и не дрались. Не заставляли своих детей делать странные вещи – не только физически болезненные, но еще и унизительные настолько, что о них никому нельзя было сказать. Никки знала, что ее мать ненормальная. Когда приехал Шейн, они с ним целыми часами говорили о том, насколько Шелли не в себе.
И он был отнюдь не так снисходителен к ней, как Никки.
– У нее дерьмо в голове, – говорил Шейн.
– Я знаю, – отвечала Никки. – Но иногда…
Шейн перебивал ее:
– Это когда же?
– Понимаешь, иногда мне кажется, она нас по-настоящему любит. Бывает, я правда это чувствую, когда ее безумие вдруг пропадает.
– Всего на минуту, Ник, – напоминал он ей. – А потом все начинается по новой.
Никки соглашалась. Наверное, Шейну сложно было ее понять. Когда-то мать ее все-таки любила. Это время давно прошло, но в глубине души она надеялась, что оно еще вернется.
Несмотря на все, что Шелли с ней творила.
Годы спустя она пыталась найти слова, чтобы объяснить другим, как могла любить мать, которая над ней издевалась.
«Дело в том, что я была ребенком и зависела от нее. Мне нужна была мать, и у меня не было других вариантов, кроме как жить с ней. Сейчас, будучи взрослой, я ругаю себя за то, что ничего не сделала, чтобы положить этому конец. Моя мать могла проявлять любовь и говорить ласковые слова, когда хотела.... Она издевалась надо мной, а потом, буквально на следующий день, крепко обнимала и говорила, что я ее малышка и что она меня любит и все в этом роде. Так всегда бывает в насильственных отношениях. Жертва чувствует себя в ловушке, ей некуда идти. Над ней издеваются, а потом тот, кто это сделал, проявляет доброту, и жертва успокаивается, стараясь не думать о следующем разе. Просто радуется, что все закончилось (на данный момент). Моя мать была как бомба с часовым механизмом. Я никогда не знала, что послужит поводом для взрыва. Все могло быть великолепно и вдруг – бабах! Я любила мать, потому что у меня не было выбора. Мне приходилось ее любить».