Мера наказания Рюмина не вызывает у меня возражений, чего, увы, не могу сказать о формуле обвинения. Диспозиция статьи 58–7 УК РСФСР подразумевает наличие прямого контрреволюционного умысла на вредительство, тогда как намерения Рюмина были иными — он расправлялся с подследственными и фальсифицировал уголовные дела только в карьеристских, авантюристических целях, что нашло отражение как в тексте приговора, так и в газетных сообщениях.
Если придерживаться хронологической последовательности, то следующим процессом из этого же ряда было слушание уголовного дела Шарии, Мамулова, Людвигова, Ордынцева и Муханова, обвинявшихся по статьям 58–1«а» и 58–1 «б» УК РСФСР в измене Родине как члены банды Берии.
Поскольку названные лица не имели отношения к фальсификации уголовных дел, к пыткам и издевательствам над жертвами репрессий тридцатых, сороковых и начала пятидесятых годов, приговор Военной коллегии Верховного суда СССР обошелся без расстрелов — бывшие начальники Секретариата НКВД и МВД страны Мамулов и Людвигов получили по пятнадцать лет тюремного заключения, Шария — десять лет, а бывший заведующий секретариатом первого заместителя Председателя Совета Министров СССР Ордынцев и заведующий кремлевской приемной Берии Муханов были приговорены к ссылке в отдаленные районы Советского Союза, ибо их действия переквалифицировали со статьи 58–1«б» на статью 58–12 УК РСФСР (недонесение о государственном преступлении).
Об обоснованности приговора можно с полной ответственностью сказать, что правосудие там рядом не лежало. Разве кто–то из подсудимых выдал военную или государственную тайну, перешел на сторону врага либо бежал за границу с умыслом нанести ущерб военной мощи и территориальной неприкосновенности Союза ССР? Вся их вина, а вернее, беда заключалась в том, что они длительное время работали в непосредственном подчинении у Берии, пользовались его доверием. И не так уж трудно догадаться, что обнаруженный Хрущевым и Маленковым «заговор» требовал сурового наказания энного числа «заговорщиков», а следователи вкупе с судьями усердно выполняли поручение Кремля. Словом, все шло по принципу — пусть неудачник плачет, кляня свою судьбу…
К таким неудачникам, без сомнения, принадлежал академик Шария. Больше года он ни за что ни про что просидел в тюрьме по делу мегрельских националистов, а сразу же после освобождения из–под стражи, в марте 1953 года, занял кабинет в Кремле, став помощником Берии по вопросам внешней политики. Это, собственно говоря, и погубило Петра Афанасьевича — ведь единственным сколько–нибудь серьезным обвинением против него было то, что он — жуткое дело! — не распознал в Берии заговорщика.
«Меня самого терзает мысль: «Почему не замечал? Почему не сумел помочь Партии в разоблачении подлого авантюриста?» — писал из тюрьмы Шария, обращаясь к секретарю ЦК КПСС П. Н. Поспелову. — У кого–то из античных авторов рассказывается анекдот: Платону передали критическое замечание Актисфена, что он (Актисфен) в жизни видел много лошадей, но идею лошади — никогда, на что Платон ответил, что у Актисфена глаза замечают только отдельных лошадей, но не достигают идеи, в чем следует винить его глаза, а не идею.