Положив, таким образом, конец американскому периоду своей жизни, Бланес вернулся в Цюрих, где зажил тихо и одиноко (его единственными друзьями были Гроссманн и Марини, его единственными женщинами — мать и сестра; Элису такая монашеская жизнь восхищала), в то время как его теорию захлестнула волна долго назревавших реакций. Любопытно, что испанское научное сообщество было одним из тех, кто наиболее рьяно ее отвергал — в нескольких университетах зазвучали ученые голоса о том, что «теория секвойи», как ее в то время уже начали называть (потому что струны времени закручивались на световых частицах, подобно кольцам на стволах этих деревьев), была складной, но непродуктивной. Возможно, потому, что Бланес был из Мадрида, критические отзывы оттуда раздались не сразу, но, вероятно по той же причине, оказались самыми резкими: знаменитый преподаватель из Комплутенсе назвал его теорию «сказочным леденцом, не имеющим под собой абсолютно никакой реальной базы». За рубежом ему пришлось не лучше, хотя такие специалисты в теории струн, как Эдвард Виттен из Принстона и Камран Вафа из Гарварда продолжали утверждать, что речь может идти о научной революции, подобной перевороту, вызванному самой теорией струн. Стивен Хокинг, прикованный к инвалидной коляске в Кембридже, был одним из немногих, кто тихо высказался в поддержку Бланеса и способствовал распространению его идей. Когда его спрашивали об этом, известный физик отвечал своими обычными шуточками, озвученными монотонным и холодным синтезатором голоса: «Несмотря на то что многие стремятся срубить ее на корню, секвойя профессора Бланеса и дальше осеняет нас своей тенью».

Один только Бланес ничего не говорил. Его странное молчание длилось около десяти лет, в течение которых он руководил лабораторией, ранее возглавляемой уже вышедшим на пенсию Альбертом Гроссманном, его другом и наставником. Благодаря математической стройности и фантастическим возможностям, которые открывала «теория секвойи», она продолжала вызывать интерес у ученых, но доказать ее так и не смогли. Она перешла в состояние «поживем — увидим», в котором наука любит откладывать некоторые идеи в морозильную камеру истории. Бланес отказывался делать о ней какие-либо публичные заявления, и многие думали, что он стыдится своих ошибок. И вот в конце 2004 года появилось объявление о курсе лекций — первом, который Бланес собирался прочитать о своей «секвойе». Из всех стран он выбрал Испанию, из всех городов — Мадрид. Частный университет имени Алигьери взял на себя все расходы и согласился на странные требования ученого: курс должен проводиться в июле 2005 года, лекции будут читаться на испанском языке, и в нем будут участвовать двадцать слушателей, отобранных в строгой очередности по результатам прохождения международного экзамена по теории струн, некоммутативной геометрии и топологии. В принципе принимали только лиц с высшим образованием, но выпускники, получавшие диплом в этом году, могли участвовать в экзамене, предоставив письменную рекомендацию своих преподавателей теоретической физики. Таким образом, документы смогли подать такие студенты, как Элиса.