Стоило вспомнить о приборе по имени "ТОЛИК", и тоска отступала. Но не совсем. Такое настроение, когда особой горечи нет, но не хочется ни смеяться, ни играть, бывало у Толика подолгу. И однажды вечером взяла мама Толика за плечи и усадила с собой рядом на кровати. Тихо спросила:
— Все печалишься об Арсении Викторовиче?
— Нет... — сказал Толик.
— Но я же вижу.
— Нет, — шепотом повторил Толик. — Я не только о нем. Иногда я про него и не думаю, а все равно как-то... Ну, я не знаю.
Мама погладила его по голове и придвинула к себе поближе. Словно защитить хотела от неведомого.
— Ма-а... я вот еще про что часто думаю. Неужели его повесть совсем никогда не напечатают?
Мама вздохнула:
— Никто даже не знает, где рукопись...
— А может, он ее спрятал?
— Где? И зачем?..
"...А если опять сжег? — подумал Толик. — Нет! Он же поклялся..."
— А если она в издательстве осталась? У того редактора?
— Едва ли. Если рукопись не приняли, какой смысл держать ее в редакции? По-моему, он вез ее с собой. Недаром же просил перепечатать.
— Значит, никакой надежды...
— Может быть, и есть надежда. Но слабая... Чтобы добиваться книжки, надо рукопись искать, потом хлопотать, ходить по редакторам... Мы-то что здесь можем сделать? У нас никаких прав. Этим должны заниматься родственники. Дочь его...
Толик вспомнил Елену Арсеньевну и понял, что она искать и хлопотать не станет.
— Она будто боится чего-то...
— Это немудрено... У отца было столько неприятностей. Ты ведь, наверно, догадываешься.
Толик даже не догадывался, а просто-напросто знал. Кое-что сам сообразил, кое-что проскользнуло в словах Курганова, да и в маминых разговорах еще раньше были намеки. С Кургановым случилось то же, что, например, с мужем Эльзы Георгиевны или с отцом Валерки Шумилова — Толькиного соседа по прежней квартире. Кто-то шепнул кому-то, что человек ведет неправильные разговоры, а может, и просто вредитель. Перед войной время было суровое, всюду чудились вредители. И оказался Курганов на Севере вовсе не по своей воле и ни в какой не в экспедиции. Ему повезло — не то что отцу Валерки или мужу Эльзы Георгиевны: наверно, в конце концов разобрались, что никакой Курганов не враг народа. Выпустили. Но след-то за человеком все равно тянется, слухи всякие... Понятно, что дочь боялась: не случилось бы чего-нибудь опять.
— Ну, а сейчас-то чего бояться? — хмуро спросил Толик.
— Мало ли... Я думаю, она могла рукопись просто-напросто сжечь. Вместе с другими бумагами Арсения Викторовича.
— Зачем?
— Может быть, подумала: вдруг там что-нибудь не то написано? Кто-нибудь прочитает, будут и у нее, у дочери Курганова, неприятности!
— У него все хорошо написано, — упрямо сказал Толик.
— Это кому как покажется... Видишь, и редактор ему говорил: "Не на том внимание заостряете..."
— Потому что дурак он, редактор, — сумрачно подвел итог Толик. И приготовился услышать, что о взрослых незнакомых людях судить он не имеет права. Но мама только заметила:
— Не обязательно дурак. Скорее, просто хочет жить спокойно... Как и дочка Арсения Викторовича.
— Но она же родная дочь!.. Отец столько над повестью работал!