— Так! — Дымов удовлетворенно потер ладони.
— Ну, спасибо, дружище, — сказал он уже неофициальным тоном. — Молодец! Мы с тобой сделали важное дело, взяли крупного зверя, который мог доставить немало хлопот…
Глава одиннадцатая. Допрос
Полковник Дымов вызвал арестованного. Второй раз в кабинет, в сопровождении конвоира, не спеша вошел высокий молодой мужчина, с бледным, усталым лицом, одетый в простой парусиновый костюм и коричневые туфли. Он сдержанно, с достоинством поклонился полковнику и молча встал у края письменного стола. Полковник показал на стул, но арестованный продолжал стоять. Дверь за конвоиром захлопнулась, и в кабинете остались двое: следователь и арестованный. Два человека, два мира.
Оба молчали.
Наконец, не выдержав затянувшейся паузы и внимательного, изучающего взгляда следователя, арестованный заговорил:
— Я категорически протестую против своего ареста. Я ни в чем не виновен. Объясните, за что вы меня арестовали? Если причина этому — мои радиопередачи, то это просто упражнения радиолюбителя… Уверяю вас…
— С уверениями и протестами не торопитесь, — ответил Дымов, снова показывая жестом на стул.
Арестованный сел, подтянув по привычке брюки, чтобы не смялись.
— Расскажите о себе все, что считаете нужным. Только имейте в виду, что ложью и увертками вы ставите себя в безвыходное положение. У вас есть одна возможность, маленькая возможность на что-то надеяться. Но для этого нужно встать на путь чистосердечного признания. Нужна полная, исчерпывающая исповедь.
— Мне не в чем признаваться, я ничего плохого не сделал! — глухо сказал арестованный. — А если кто-то наклеветал на меня, что-то выдумал, то…
Но полковник прервал Рущинского:
— Вы опять за свое, Рущинский… А ведь самое опасное в вашем положении — это опоздать… Да, опоздать со своим признанием, упустить эту возможность. Разведчик, я вижу, вы опытный… Но, как всегда бывает с вашим братом и с вашими хозяевами, вы не учитываете одного решающего обстоятельства: всякими ухищрениями, уловками, шантажом вы можете запутать в своей паутине одного-другого слабовольного человека. Запутать и попытаться использовать его в своих целях. Но зато сотни, тысячи, миллионы советских людей следят за каждым вашим шагом, помогают нам, контрразведчикам, вылавливать и обезвреживать вас.
Рущинский хотел было что-то сказать, но сдержался и опустил взгляд.
— Все это я говорю не для того, чтобы просвещать вас, — продолжал Дымов, — а для того, чтобы вы поняли безнадежность вашей авантюры и бессмысленность вашего запирательства. Сюда, в этот кабинет, придут простые советские люди. Они будут уличать вас во лжи, и от всех ваших уверток и версий не останется камня на камне. Вас уличат… — Сергей Сергеевич мгновение помедлил и заговорил снова, не спуская пристального взгляда с арестованного: — Уличат Барабихина, Липатова. И не только они. Вас уличат и те, кого вы еще не видели и не знаете, но кто знает ваши подлые дела и помог нам поймать вас с поличным.
Полковник встал.
— Надеюсь, что вы понимаете еще одно обстоятельство: вам придется рассказать — кто, где и когда дал вам задание начать охоту за Барабихиным. Повторяю — за инженер-майором Барабихиным. Даю вам еще несколько минут на размышление. А пока, чтобы у вас не осталось сомнений в том, что ваша карта бита, я нарисую картину всего, что произошло.