Страстная поклонница богато иллюстрированных журналов, посвященных знаменитостям, где минимум текста компенсировался обилием снимков, Хизер, кажется, перестала слушать Нэнси после третьей фразы, шокированная услышанным.

– Но… С какой стати ей не хотеть, чтобы ее книга становилась бестселлером? Она не хочет стать знаменитой?

– Думаю, хочет, но пишет не ради этого, а потому, что должна писать. Она говорит, ее воображение подобно паровому котлу, в котором все время кипит вода. Там ужаснейшее давление. Если она не будет каждый день выпускать пар, то рискует, что однажды произойдет взрыв и ей сорвет крышу.

– Ух ты!

В выражении лица Хизер в зеркале над Нэнси было что-то от бурундука. Глаза широко открыты. Впрочем, она симпатичная девушка и станет еще симпатичнее, когда с помощью брекетов ее передние зубы выровняются в одну линию с остальными.

– Биби, конечно, выразилась так в переносном смысле. Ее голова не взорвется – это ясно, как и то, что не было никаких разумных мышей у нас под бунгало.

Выпирающие вперед зубы Хизер придавали ее внешности слегка комическое выражение. Милая девушка.

Мэрфи когда-то сказал жене, что, если девушка по-настоящему хорошенькая, мужчины сочтут ее большие зубы ужасно сексуальными. С тех пор Нэнси подозрительно относилась ко всем симпатичным женщинам в жизни мужа, если их зубы требовали усиленной работы дантиста. Мэрфи ни разу не видел Хизер. Нэнси помалкивала об этой особенности внешности парикмахерши. Мэрфи был ей верен… был и останется ей верным. Быть может, он не относится серьезно к тому, что Нэнси кастрирует его кусачками, как она когда-то ему обещала, но Мэрфи достаточно умен, чтобы понимать: последствия его неверности будут просто ужасными.

– Зажмурьтесь, – попросила Хизер.

Нэнси выполнила просьбу парикмахера. Послышался звук распыляемой жидкости. Аромат пенки для укладки волос. Окончательное высушивание струей воздуха из фена и работа расческой.

Когда все было окончено, уложенные волосы показались женщине такими же идеальными, как всегда. Хизер была очень талантливой парикмахершей. Она себя называла художником-модельером либо стилистом по прическам. На визитной карточке по-французски было написано coiffeuse[4]. Немного претенциозно, но вполне в духе Ньюпорт-Бич. В конечном счете Хизер вполне этого заслуживала.

Нэнси заплатила больше, чем полагалось. Она как раз заверяла свою coiffeuse в том, что в следующий раз обязательно принесет газеты и журналы с хорошими отзывами о «Лампе слепца», когда ее речь перебил звонок мобильного телефона. Зазвучала старая песенка Бобби Мак-Феррина «Не волнуйся, будь счастлив». Взглянув, кто звонит, Нэнси приняла вызов.

– Да, Биби, дорогая.

Голос дочери прозвучал так, словно их разделяли невиданные, непреодолимые расстояния:

– Мам! Со мной что-то не так…

Биби сидела в кресле в гостиной. Сумочка – на коленях. С помощью позитивных мыслей девушка всячески старалась заглушить ощущение легкого покалывания во всем теле. Мать ворвалась в квартиру с таким видом, словно привела за собой целый штурмовой отряд спецназа, перед которым поставили задачу найти и обезвредить всех, кто одевается без должного вкуса. Нэнси выглядела сногсшибательно в черной спортивной куртке из тонкой, словно материя, кожи от «Санта-Крус», серовато-бежевой блузке с замысловатым узором от Луи Виттона, черных джинсах от «Мави» с аккуратными, искусно созданными в определенных местах потертостями и красно-черных кроссовках, фамилию дизайнера которых Биби не запомнила.