Не стоило тормозить. Надо было промчаться мимо, не пялясь в упор на седовласого старца, брызгавшего слюной от бешенства и за что-то честившего на все корки смуглого человека, застывшего подле грузовика с надписью "Правительственная служба Соединенных Штатов" на борту.

Пожалуй, мне любопытно было узнать: двинется ли Ренненкампф напролом, сквозь непролазные заносы, или намерен выждать; или просто разносит вдребезги очередного беднягу, повинного в том, что не сумел разогнать собиравшиеся тучи поганой метлой... Положительно следовало хотя бы краем уха поймать хотя бы тень бесцветного намека: отложат испытания вновь или ничтоже сумняшеся приступят к ним...

Я поравнялся с бушующим Ренненкампфом, наполовину высунувшись из окошка, остановился и внезапно услыхал визгливый вопль:

- Мэтт!

Вывалившийся из мотеля человечишко замер у порога, разглядывая мою физиономию, а потом рысцой припустил по тротуару. Прямо ко мне.

- Мэтт Хелм! Привет! Как ты сюда попал, шелудивая кляча?

Изо всех вопросов, которые мне желалось бы услышать именно здесь и сейчас, этот безусловно числился последним.

Любопытно, я даже не помнил парня. То есть, хочу сказать, повстречав его среди оживленной улицы, прошагал бы мимо и не поздоровался - не от хамства избыточного, а по забывчивости. Слишком уж много миновало времени.

Однако теперь мозг заработал в полную мощь, и я умудрился даже выудить из потаенных извилин соответствующее имя. Кстати, мне и по должности положено хранить в голове множество имен и лиц.

Мы работали вместе еще в нежной юности, перед войной, когда я таскал на груди новехонькую "лейтц-камеру", известную как "Лейка", а на берете носил репортерскую карточку, подражая журналистам, шныряющим по экрану кинематографа. Правда, потом, будучи люто и безжалостно высмеян собратьями, переместил удостоверение в боковой карман.

Оставалось лишь распахнуть дверцу, шагнуть на асфальт и отдать правую руку на дружелюбнейшее растерзание. Парень был одним из тех нестареющих, вечно розовых, пухлощеких субъектов, которые всех помнят и всех признают, и всех любят пуще себя самих, и всегда рады встречам. Счастливый народ... Я помню сотни людей я охотно заплатил бы, чтоб забыть напрочь добрую половину...

- Вспышка-Хелм! - завопил субъект. - Как пишется, разрази тебя? Как фотографируется? Сколько нынче платят?

- Когда как, - ухмыльнулся я. - Постоянной службы не ищу, работаю вольным стрелком.

Это жаргонное выражение, значащее у газетчиков "независимый репортер", в устах покорного слуги прозвучало иронической и непреложной истиной. А заодно и совпало с легендой: мистер Хелм, фотограф и журналист из Калифорнии.

- А тебя какого лешего по сугробам носит? - осведомился я. - Ты же, вроде, подавался в столицу, политическим обозревателем делаться.

Звали парня Франком Мак-Кенной, только Фрэнком его на моей памяти не именовали. Он был общеизвестен в качестве Дружка. Таковым и оставался. Я припомнил, что в кабине обретается Гейл, освободился от рукопожатия, сделал небрежный жест:

- Солнышко, это Дружок Мак-Кенна. Дружок, это Гейл.