Милиционеры показывали дорогу к магазину по улице, но Андрей Никитович знал, что можно пройти через двор, оглянулся, убедился, что менты его не видят, и свернул за угол дома, чтобы срезать путь. Мариша ждет, надо поторопиться.

Он прибавил шаг и тут почувствовал сначала боль в руке – острую, колющую, сделал еще два шага, и боль отдалась в голове. И дальше он ничего не помнил. Ноги у Андрея Никитовича подогнулись, он, как шел, так и свалился на ходу…

…Вскоре он пришел в себя. Во всем теле была страшная боль. Особенно эта боль чувствовалась в сухожилиях и в суставах. Ощущение было такое, что все сухожилия из него вытягивали клещами.

Его везли в незнакомой машине и неизвестно куда. Но вспомнил он все и сразу. И вспомнил при этом ясно, полностью, как должен был вспомнить подполковник спецназа ГРУ и как не мог бы вспомнить Абдулло Нурович. Но глаза он не открыл, предпочитая предварительно разобраться в происходящем и только потом пытаться что-то конкретное предпринять. А предпринять что-то будет трудно, потому что рукам было больно, и Андрей Никитович четко осознал, что они скованы наручниками. Впрочем, нет наручников, которые невозможно открыть простым кусочком проволоки, и Андрей Никитович умел это делать мастерски.

Но сначала все равно следовало разобраться.

Подполковник сразу понял, к кому он попал в руки. Но еще не решил, кем лучше оставаться до наступления «момента истины» – Абдулло Нуровичем или Андреем Никитовичем. А в то, что «момент истины» в конце концов наступит, он верил твердо…

Но верил он не в счастливый случай или в обязательное торжество правды и справедливости. Он верил, что сам сумеет организовать «момент истины», потому что ушел уже от личности дворника далеко-далеко и приблизился к личности подполковника Стромова, можно сказать, вплотную…

За Маришей пришел муж. Хозяйка дома, Валентина, открыла дверь своим ключом, но в квартиру Сережа вошел первым, если он вообще вошел, а не влетел. И жену, и сына он сначала ощупал – целы ли, здоровы ли, и только после этого напряжение с его лица сошло.

– Ну, здравствуйте будьте… С боевым крещением вас обоих! – проговорил он и прижал к себе жену.

Обо всем, что произошло, Сережа, похоже было, знал лучше, чем Валентина, которой Мариша всего не рассказывала. И потому беспокоился.

– Ты когда вернулся? – только и смогла спросить удивленная Мариша.

– Сегодня… Собирайтесь, поведу вас под домашний арест сдавать. Мать с ума сходит. И больше не выпустит. Я тоже… Валя…

Валентина вопросительно подняла брови.

– О том, что произошло, – никому… Еще неизвестно, чем все дело закончится…

И снял с плеча жены ремень «ПП-2000». Сразу себе под куртку пристроил.

Марише показалось странным, что Сережа ничего про Андрея Никитовича не спросил, но она знала, что он ничего не делает случайно, и сама не напомнила. Он спросил, как только вышли и Валентина закрыла за ними дверь. И не только это спросил:

– Ты что творишь, безголовая? Ты хоть немного-то думать умеешь? Мало того, что сама под пули полезла и отца подставила, ты ведь еще и ребенка с собой понесла… Любая шальная пуля… И даже не шальная… В вас же стреляли, не в кого-то… Конкретно в вас с Андрейкой! Так свидетели говорят. Где отец-то?