— А чего же вы сейчас не женитесь?
Он не слышал меня.
— …некоторые сами не садят, придёт в сад колхозный, сучья обломает, аж до ульев доберётся, это ж куда годится! Это кража, это хулиганство… это баловство! Почему каждому сад не посадить? Можно. А сучья ломать? Нет. Хулиганство! Дяденька посадил, а он знай — ломай, бей! В культуру ведь надо приводить хозяйство своё! А он — нет, не надо. Нет, надо! Всё надо! — Он хлопнул кулаком по брёвнам.
Я сказал ему про пионерский лагерь, почему всё-таки так строго, туда никого не пускают, и насчёт инфекции сказал, как меня вожатая обидела.
Он всё головой кивал, да только про своё думал, потому что опять своё стал говорить:
— Я тебе вот что открою… я бы, конечно, сейчас, может быть, и женился, да только помирать мне уже пора.
— Да что вы, — говорю, — что вы!
— Сколько мне лет-то, знаешь? — спросил он.
— Не знаю, — сказал я,
— Больно все умные стали, — сказал он, встал, пошёл в сад проверять свои яблоки.
…Ни лодки у него нет, ни жены… одни только яблоки да ягоды. Скучно ему, наверно, одному в таком большом саду… А у Саньки отца нет и матери… Взять бы сейчас пробраться в лагерь, Саньку встретить — вот он обрадуется! Смелый всё-таки поступок будет: человека выгнали, а он незаметно пробрался, как разведчик, своего друга навестил. А дальше что будет? Поймают меня и больше ничего! Скандал будет — вот и всё… Опять, скажут, этот инфекционный пришёл. Какое они всё-таки имеют право мне такие вещи говорить?! Вот сейчас возьму и пойду…
Но я никуда не пошёл.
О коровах
В этот день я возле лагеря даже не появлялся.
Оскорбили человека, так нечего туда и ходить!
После обеда опять к озеру пошёл.
Смотрю, тот же мальчишка в камышах стоит как ни в чём не бывало. Неужели с тех пор стоит?
Он сворачивал удочку, собирался уходить.
Когда он повернулся, я увидел, сколько у него за пазухой рыбы набито. Как будто огромный такой живот, он еле-еле шёл. Одной рукой он майку возле трусов поддерживал, а в другой руке у него удочки были.
Когда он на берег вышел, тут он и споткнулся. Вся рыба у него из майки выскочила и на траве прыгает. Я сразу бросился эту рыбу ловить.
Собрали рыбу, он майку снял, и мы всю рыбу в эту майку положили, как в мешок.
Я его спросил, неужели он так всё время стоял, никуда не уходил?
— Так и стоял, — сказал он,
— И обедать не ходил?
— Чего ж я без рыбы обедать пойду?
— Неужели нельзя без рыбы обедать идти? — удивился я.
— Разве же это рыбак, который обедать ходит, а рыбу не приносит? Это ж ушехлоп получается!
— Кто получается?
— Ушехлоп — сказано тебе? Ушами знай хлопает, а рыба от него топает.
— Где это ты такое слово только выкопал? — говорю.
— А чего его копать, если тот человек, который ушами хлопает, ушехлопом и называется. Как же его ещё назовёшь?
— Хлопоухом, — говорю, — ещё можно назвать. Ухохлопом можно…
— Да ты что, мне учитель, что ли, какой? Чего это ты меня учишь?
Очень уж он серьёзный человек был, я таких серьёзных ещё не видел.
— Поймал ты много! — сказал я.
— То всё коровы.
— Чего коровы?
— Коровы их шугают.
— Кого шугают?
— Рыб.
— Как?
— Вон в плёсе пасутся…