В чем суть его? Христос фактически вынуждает своих учеников принять участие в символическом поедании тела и крови своего учителя и бога. Современные христиане воспринимают это как обряд причастия, чисто по-фарисейски не вдумываясь в то, что хотел сказать Иисус в первую очередь своим ученикам.
Дело в том, что в то очень древнее время одним из основных табу были табу на пищу, и в первую очередь — на поедание себе подобных. Людоедство, почти совсем немыслимое в современную эпоху, когда даже почистить живую рыбу кажется совершенно невозможным делом большому числу горожан, было еще очень живо в примитивных человеческих сообществах, с которыми обитатели просвещенной части мира соприкасались непосредственно. Я не стану напоминать, что еще в конце XVIII века некоторых миссионеров так-таки и съедали «благородные индейцы» в Америке. А в I веке стать жертвой людоедов можно было и на границе Империи. Это не говоря о том, что классическая «Одиссея», которую учили наизусть во всех греческих школах (а Иудея была наполовину заселена греками), содержала и рассказы о том, как Одиссей и его команда неоднократно рисковали стать жертвами людоедов — от мифических циклопов до вполне реальных обитателей бухты Симболо, которую сейчас принято ассоциировать с Балаклавской бухтой.
Для обитателя античного мира отказ от людоедства и был одним из признаков сопричастности к цивилизованному миру. А людоедство — первейшим признаком варварства. И все это было, повторюсь, исторически и географически очень близко. И риск для античного человека закончить жизнь в желудке ближнего был вполне реален.
Что Христос дает понять своим требованием («Иисус, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им и сказал: приимите, ядите; сие есть Тело Мое. И, взяв чашу, благодарив, подал им: и пили из нее все. И сказал им: сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая». Мк, 14.22–24)?
Только одно — больше нет табу, эпоха табуирования закончена. Нонконформизм Иисуса — абсолютен, как абсолютен и его отказ от собственности — не собственности на рабов, что ознаменовало эпоху крушения рабства; не собственности на крепостных, что значило конец эпохи феодализма; не собственности на средства производства, что было смыслом социалистической революции. Иисус требует полного отказа от любой собственности, он требует любить даже врагов, что само собой исключает и всякую эксплуатацию человека человеком — нельзя же любить и одновременно обкрадывать?
Однако двухтысячелетняя история христианства показывает нам, как фарисейство смогло ассимилировать нонконформизм Христа и даже приватизировать его отказ от всякой собственности. Приватизационный конфликт вылился в религиозные войны средневековья, а абсолютный гуманизм — в сражения за обладание частями тел расчлененных трупов святых. Сегодня наследство Иисуса пытаются приватизировать все — от «православных предпринимателей», что есть абсурд, до «красных фарисеев», пытающихся смягчить революционную теорию Ленина присовокуплением к ней православной традиции — забывая о том, кто сказал: «