Пса зовут Дик. Дуся – это погремуха такая ласковая, от Федора-хозяина. Он его с гражданки с собой на службу приволок. Сами откуда-то из-под Воронежа. До дембеля – полгода, майские. Пацан уже в полку – вчера отправили. Говорят – нормально, кость цела.

Пока говорили, на посадку стала заходить «восьмерка». Это что такое? Оказалось – за Диком. Ничего себе, вот так саперы – лихо службу наладили!

Напоследок спросил про странности в характере пациента. Те ржут.

– Скажи спасибо, что половину пальцев не оттяпал! Никому голову не дает, кроме Феди. И не пытайся, даже не думай погладить!

Бывает…

Вертушка села. Дика на плащ-палатке подняли, положили на носилки, загрузили, следом пара саперов прыгнули на борт. «Восьмерка» в три круга поднялась до перевала, присоединилась к своей паре и ушла за скалы.

Давай, Дуся, выздоравливай.

Без каких-либо развлечений привели колонну. В полк мы не заходили, разгрузку ждали на речке. Пустые машины прогнали тоже успешно и быстро, а в двадцатых числах декабря вернулись окончательно.

Попарились, выдрыхлись от пуза, и на следующий день, под вечер, прихватив Болды, пошел я к саперам. Приходим – знакомые морды! Много моих, осенников. Все рады, вовремя пришел – на картофан успеваю и на косячок, по желанию. Желания нет. Спрашиваю, где Федор. А его, оказывается, сразу в Кундуз переправили, от греха подальше. Жаль. Ну, пошли Дика проведаем. Снова облом! У облома есть имя – мрачный прапорщик Трубилин, по прозвищу Труба…

Уникальный военный – персональная легенда саперной роты. Начальник питомника служебных собак, в просторечье – псарня. Редкий отморозок. Кликуха и та самим Провидением выбрана, вместе с фамилией – под характер. Одна хорошая черта в человеке – собак любит до беспамятства. Он им и ветеринар, и учитель, и кормилец. Но с людями… мама дорогая!

Дня через два, после прибытия в часть, прапор знакомства ради чуть не прикончил молодого бойца Рыжу. Тот напортачил со жратвой что-то и уже начал по лоханкам разливать – с пылу с жару. А у собак якобы от горячего нюх пропадает, и работать они после такой кормежки уже не смогут. Труба увидел это дело, молча хватает лопату и, как с алебардой, на перевес – за ним. Пацан бросает термос и деру. Говорят, чуть ли не полчаса с ревом: «Угандошу!» он гонялся за бойцом по всему палаточному городку. Насилу успокоили. Но Рыжа больше на пушечный выстрел не приближался к псарне, а Трубилин без обиняков заявил ротному, что если этот ублюдок когда-нибудь появится возле животных, то он, гвардии прапорщик Советской армии, невзирая на положения Устава, собственноручно нерадивому выблядку дословно: «Глаз на жопу натянет».

В общем, строил Труба своих саперов без дураков. И все равно решил я попытать удачу. Пошли с нами пару дембелей – уверяли, что с Трубой они «в золотых».

Подходим… Сидит прапор в беседке, читает, с понтом. Сам, что грозовая туча, насупился весь, нахохлился, надулся. Он-то сам уже в возрасте, невысокий, темненький и полноватый, не иначе что-то южное в крови – мордень от бровей до шеи выскоблена и синюшная. Глаза тоже темные, карие, тяжелые. Зыркнул исподлобья, бровищами брежневскими повел недовольно так, но газету не убирает. Я, как пионервожатая, в жопу укушенная: «Здравия желаем, разрешите обратиться, так и так, будьте любезны и великодушны…» Короче, встал на цирлы. Трубилин что-то скупо спросил, мы ответили, после чего дедушки-саперы несолоно хлебавши пошли в роту, а мы с прапором – на псарню.