– Вот он выскакивает! выскакивает! – раздался вопль, когда Белый Кит хвастливо, точно огромный лосось, подлетел к небесам. И поднятая им гора брызг, так внезапно выросшая на фоне синей морской равнины и ещё более синего края неба, какое-то мгновение стояла, непереносимо сияя и переливаясь, точно ледник, а затем стала постепенно тускнеть, тускнеть, теряя первоначальный яркий блеск и облекаясь туманной мглистостью надвигающегося дождика.
– Так в последний раз прыгай к солнцу, Моби Дик! – воскликнул Ахав. – Вот он, твой час и твой гарпун! Эй, все вниз, вниз! Пусть останется только один на фок-мачте! Готовить вельботы!
Пренебрегая нудными верёвочными лестницами вант, матросы, точно падающие звёзды, посыпались на палубу, скользя по штагам и фалам; Ахав же, хоть и менее стремительно, но всё же достаточно быстро, был спущен вниз в своей корзине.
– Спускать! – скомандовал он, как только очутился в своём вельботе. Это был запасный вельбот, оснащённый накануне вечером. – Мистер Старбек, корабль остаётся в твоём распоряжении. Держись в стороне от лодок, но поближе к ним. Пошёл!
Словно для того чтобы внушить людям больше страху, Моби Дик решил на этот раз сам первым напасть на них и, развернувшись, шёл теперь навстречу трём вельботам. Лодка Ахава была в центре, и он, подбадривая людей, объявил о своём намерении встретить кита лоб в лоб, то есть направить вельбот прямо навстречу киту – приём не такой уж необычный, так как, предпринятый с небольшого расстояния, он исключает ответное нападение со стороны кита, с его боковым зрением. Но пока ещё они не подошли к нему на достаточно близкое расстояние, и потому все три вельбота были видны ему так же ясно, как и три мачты «Пекода»; и вот Белый Кит, яростными ударами хвоста придав себе страшную скорость, в одно мгновение очутился возле вельботов, разинув пасть, направо и налево разя хвостом и суля гибель и разрушение; он не замечал гарпунов, что летели в него из лодок, поглощённый, казалось, единым стремлением – разнести вельботы в щепы. Но те, послушные искусным кормчим, беспрестанно кружась, точно вымуштрованные боевые кони на поле битвы, покуда ещё ускользали от его атак, хоть и оказывались то и дело на волосок от гибели; и всё это время нечеловеческий боевой клич Ахава перекрывал и заглушал вопли всех остальных.
Но в конце концов Белый Кит, бросаясь то туда, то сюда, незаметно так запутал провисшие лини от заброшенных в него трёх гарпунов, что они натянулись и сами по себе стали подтаскивать к нему вельботы; а он между тем отплыл немного в сторону, словно бы для того, чтобы приготовиться к ещё более сокрушительному нападению. Воспользовавшись этим, Ахав сначала вытравил побольше линя, а потом стал быстро выбирать и дёргать его, надеясь таким путём его распутать и высвободить, как вдруг! ему открылось зрелище, более ужасное, чем оскаленные акульи зубы!
Запутанные и перекрученные в лабиринте снастей, болтающиеся в воздухе гарпуны и остроги, сверкая лезвиями и зазубринами, неотступно приближались к носу его лодки, разбрасывая вокруг блики и брызги. Спасение было только в одном. Схватив большой нож, Ахав в отчаянном напряжении вытянул руки, перебирая натянутый канат, перехватил его по ту сторону от смертоносного пучка стальных лучей, подтянул к себе в лодку, передал переднему гребцу и, двумя ударами ножа перерубив канат в двух местах у самого носового жёлоба, уронил в море связку стальных лезвий и снова привёл лодку в равновесие. В то же мгновение Белый Кит вдруг опять бросился в самую путаницу неперерубленных линей, неотступно подтягивая вельботы Стабба и Фласка всё ближе к своему хвосту; ударил ими друг о друга, словно двумя скорлупками на гребне прибоя, а сам нырнул и скрылся в кипящей воронке, в которой долго ещё кружились пахучие обломки кедровых досок, точно крупинки тёртого муската в чаше пенного пунша.