Лкетинга все не возвращался. Стемнело, и Присцилла выложила мясо в две видавшие виды алюминиевые тарелки. К тому времени я успела сильно проголодаться и, попробовав мясо, удивилась его мягкости. Однако оно было очень соленым, и вкус у него был специфический. Мы ели молча, руками.
Поздним вечером я попрощалась с Присциллой и вернулась в ее бывшую хижину. Я очень устала, зажгла керосиновую лампу и сразу легла на кровать. Снаружи стрекотали сверчки. Мне вспомнились Швейцария, мама, мой магазин и повседневная жизнь в Биле. Какие же разные эти два мира! Несмотря на всю простоту местной жизни, люди здесь выглядели более счастливыми – возможно, как раз потому, что жили гораздо скромнее. Эта мысль меня успокоила, и мне сразу стало лучше.
Внезапно дверь отворилась, и на пороге возник Лкетинга. Нагнувшись, он вошел, осмотрелся и присел ко мне на кровать. «Привет, ты как? Ты ела мясо?» – спросил он. В его глазах я прочла заботу и нежность, и желание вспыхнуло во мне с новой силой. В свете керосиновой лампы он выглядел великолепно. Его украшения блестели, обнаженный торс перехватывали две цепочки из бус. Я знала, что под его набедренной повязкой ничего нет, и это меня очень возбуждало. Я взяла его тонкую прохладную руку и крепко прижала ее к лицу. В это мгновение я чувствовала себя связанной с этим в общем и целом совершенно чужим для меня мужчиной и знала, что люблю его. Я притянула его к себе и ощутила на себе вес его тела. Я прижалась щекой к его щеке и полной грудью вдохнула дикий аромат его красных волос. Так мы лежали, застыв, целую вечность. Нас разделяло лишь мое тонкое платье, которое я поспешила снять. Он вошел в меня, и на этот раз меня наполнило, хотя и на краткий миг, совершенно новое ощущение счастья. Не дойдя до высшей точки наслаждения, я все же почувствовала себя с этим человеком единым целым и поняла, что, несмотря на все преграды, стала заложницей его мира.
Ночью у меня сильно заболел живот, и я стремительно выскочила на улицу. К счастью, фонарь стоял у изголовья. Дверь хижины отворилась со страшным скрипом, и я подумала, что разбудила всю деревню, ведь, если не считать стрекота сверчков, окрестную тишину не нарушал ни один звук. Я поспешила к «куриному туалету», последние несколько метров преодолела одним прыжком и успела как раз вовремя. Все приходилось проделывать на корточках, и у меня вскоре задрожали колени. Собрав последние силы, я выпрямилась, взяла фонарь и вернулась в нашу хижину. Лкетинга мирно спал. Я легла на узкую кушетку, с трудом втиснувшись между ним и стеной.
Проснулась я в восемь часов утра. Солнце уже палило так нещадно, что в хижине было нечем дышать. Выпив, как обычно, чаю и ополоснувшись водой, я решила помыть голову. Но как это сделать, если нет воды? Воду мы получали в двадцатилитровых канистрах, которые Присцилла наполняла для меня каждый день у расположенного неподалеку колодца. Я попыталась на пальцах объяснить свое намерение Лкетинге, и он с готовностью воскликнул: «Нет проблем, я тебе помогу!» Воспользовавшись жестяной кружкой, он намочил мне волосы, а затем, громко смеясь, намылил голову шампунем. Глядя на пышную пену, он удивился, что после мытья все мои волосы остались на месте.