Он сказал в восторге:

— Ваше высочество!

— Разумеется, — добавил я, — среди них будет и наш человек, для которого должны быть открыты все бумаги и все секреты.

Он поклонился.

— Несомненно, ваше высочество. Я понимаю и одобряю эти необходимые предосторожности. Если бы вы их не предприняли… я не знал бы, что и думать.

— Тогда приступайте, — сказал я бодро. — Во славу Сакранта!

Он ответил с чувством:

— Во славу Сакранта!

Зигфрид распахнул перед ним дверь, а когда тот вышел, плотно притворил и спросил кисло:

— Я ошибся?

— Молодец, — одобрил я, — чутье у тебя отменное.

— Тогда почему во славу их Сакранта?

Я удивился:

— Их? Это наш Сакрант.

А через час мы с арбогастром и Бобиком уже неслись через заснеженный мир в сторону северо-запада. Когда закончился Сакрант и пошел Аганд, не могу предположить даже приблизительно, однако еще после часа бешеной скачки за добротными деревьями, красиво усыпанными снегом, въехали в лес, неопрятный, черный, с голыми стволами, огромными дуплами.

Дорогу то и дело теперь загораживает паутина, больше похожая на рыбацкую сеть по толщине всех нитей, комья снега там угнездились огромные, некоторые смерзлись в лед и грозно звенят, когда я обозленно рублю направляющие струны.

К счастью, клейкие комочки давно засохли, лезвие ни разу не прилипло, хотя повозиться пришлось так, что вспотел.

Бобик бежал впереди и грозно скалил зубы, поворачивая голову то направо, то налево, а так как он делал это с частотой механизма, я понял, что пока не видит того, кто может напасть, но сам лес очень не нравится.

Я держал меч наготове, дергаясь на каждый скрип дерева, пригибая голову при каждом взмахе крыльев, но даже не успевал увидеть, что за странные птицы в странном лесу.

— Бобик, — сказал я негромко, — ищи человека… Запах человека!

Он посмотрел в недоумении, в чистых, честных глазах ребенка я прочел недоумение: кто же из людей станет здесь жить, но я смотрю твердо, он вздохнул и побежал, высоко задирая голову и принюхиваясь.

Искать пришлось не больше четверти часа, затем Бобик радостно взрыкнул, подпрыгнул и понесся между черными мертвыми деревьями, что стоят как живые и не думают падать от ветхости.

Видимо, аскет не моется уже не первый год, через некоторое время запах услышал не только Бобик, но и я.

На той стороне промерзшего до дня ручья высится полуразвалившаяся избушка, донельзя ветхая, с продырявленной крышей. Так бы и не увидел, снег лежит сверху толстым слоем, но дыра очень уж, а снизу ни пара, ни вообще признаков жизни.

Мы перешли ручей, лед звучно трещит, в одном месте даже брызнула вода, но обычно везде под толстым слоем льда такая же промерзшая земля, будто в этой части леса зима круглый год.

Когда вскарабкались на невысокий склон, избушка вблизи показалась еще отвратительней и, конечно, абсолютно нежилой.

Бобик подбежал, понюхал покосившуюся дверь. Я видел, как его хвост в нерешительности качнулся из стороны в сторону, указывая, что внутри есть нечто живое.

Чувствуя недоброе, я соскочил с седла, ноги ушли в снег по самую развилку, озлился и пошел к Бобику. Судя по нетронутому снегу, здесь давно уже никто не ходил. Нет даже звериных следов…