Приближался вечер. Небо над морской гладью побелело, утратило голубизну. Море лежало тихое и тускло поблескивало, как огромный лист серебряной фольги. Купающихся не убавлялось. Пляжная публика находилась в беспрестанном движении. Одни вереницы уходили, другие приходили, раздевались, бросались в воду, и море ласково принимало всех.

Виктор оделся и направился к киоску попить газированной воды. Улицу от пляжа кое-где отделял низенький штакетник, а кое-где высокий дощатый забор. Прибитые неплотно доски не скрывали от глаз прохожих тех, кто загорал на топчанах почти что в чем мать родила. Конечно, мужчины отдельно, женщины отдельно, но Виктору сделалось неловко, диковато. Дикой, несуразной показалась и мысль найти в этом бескрайнем лежбище голых и полуголых людей Нину. Зачем же он приехал сюда, искупаться?

Киоск с газированной водой находился по другую сторону улицы рядом с автобусной остановкой. Плакат на заборе запрещал выходить с территории пляжа в купальных костюмах, но жаждущие напиться выбегали в тех туалетах, в каких купались, и становились в очередь, повернувшись к плакату голой спиной. Во всей этой длинной очереди Виктор увидел только двоих одетых: девушку в голубом платье и парня в белой тенниске. Их спины, голубая и белая, выглядывали далеко впереди из-за голых плеч. Подошел автобус, и эти одетые, девушка и парень, бросились к нему… Виктор кинулся следом. Бежали они впереди него не быстро, парень сильно хромал. У Виктора ноги налились свинцом и спазма перехватила горло. Он онемел и застыл на месте…

Нина вошла первой, подала Шурке руку, тот тяжело поднялся на ступеньку. Дверца захлопнулась, автобус двинулся, розовая пыль поднялась и осела…

Игнат Фомич говорил, что разыскать соблазнителя и неверную жену очень просто. Имена и фамилии известны, автобус ходит по одному маршруту, по рыбацким поселкам. Слезай в каждом и спрашивай, где здесь живет Лагин. А проще, конечно, через милицию, но дело семейное, деликатное, лучше уж самому.

— Но, извините, Виктор Николаевич, что же вы им скажете? Такая-сякая? Такой-сякой? Или возьмете жену за руку и потащите силком в Москву? И на этом, думаете, происшествие закончится? А она вам скажет: «Я его люблю!» Слушайте мой вам совет. Они вас не заметили? Нет. Вот и вы притворитесь перед собой, будто вы тоже ничего не видели. Езжайте-ка завтра утренним поездом домой. Откуда вы знаете, что этот Лагин вас не искалечит при встрече?

— Не посмеет! Да я его…

Пьяный Виктор валялся на полу терраски, размазывая по лицу слезы и грязно ругаясь, а Игнат Фомич сидел на ступеньке и отмахивался от комаров веточкой. Пахло жареной рыбой, керосинками и мокрым бельем. Закрыв от Виктора хваленое южное небо, болтались по всему двору простыни. Скулил тоненько ребенок, наверное искусанный комарами. Сердито баюкал и ворчал старушечий голос. Виктор тяжко всхлипнул. Все сделалось вокруг невыносимо противным, все надоело, будто он торчит полжизни в этом вонючем дворе. Кто виноват, что он помчался в эту распроклятую Евпаторию? Мать! И во всей его разнесчастной жизни виновата мать. Она заставила Нину уехать, она поедом ела ее!