— Как вы додумались? Как вы посмели? — шипел отец, и от этого шипения будто раздулся, стал толще, круглее. Он вертел лысой блестящей головой, переводя гневный взгляд то на жену, то на сына. — У тебя, наседочка, воистину куриный ум. Ты же рисковала не только Витькой, но и мной! Моим положением и честью.

— Коля, ты мне это уже говорил.

— Пусть теперь он, безмозглый, послушает. А вдруг бы нашли? Пойти на такой идиотский риск. Ведь Константин мог бы отозвать Виктора и с передовой.

— Мог бы и не успеть, Коля! Мы говорили с тобой об этом, когда ты приехал, и ты согласился со мной, что с того света и генерал не отозвал бы…

— Гм… Возможно, ты права. Но весь этот финт следовало проворачивать с большим умом.

— Где же его было взять, Коля? Я у тебя всю жизнь из дур не выхожу! — всхлипнула мать тоже шепотом.

Виктор терпеливо ждал обеда, понимая великодушно отца, главу семьи. Надо дать ему выговориться, исполнить отцовский долг. Но самого Виктора уже не пугала грозная беседа.

— За каким чертом ты притащил к матери под подол еще и чужого парня? Зачем тебе понадобился лишний свидетель?

— Он соучастник, папа, — поправил Виктор. — И он погиб. Я запрашивал. Лейтенант Лагин А. М. не числится в списках среди живых. Перестанем ворошить старую пыль, папуля. Знаю, виноват, но я же исправился и прибыл домой честь по чести. Орденов не привез, извини, но зато сам явился живой и целый. Чем ты не доволен?

— Это точно, что он погиб? — голос отца смягчился, глаза просияли.

— Точно. Я же говорю тебе, что запрашивал.

— Уже четыре! — громко и звонко напомнила повеселевшая мать. Коля, позвони им!

Но в дверь постучали и крикнули:

— Курносовы, к телефону!

Отец вышел, степенно доложил:

— Курносов на проводе, — и заговорил любезно, приветливо, приглашая кого-то.

— Ждете гостей? — спросил у матери Виктор, пересчитал приборы и пожалел, что за этот красивый стол, устроенный в честь его возвращения домой, придут и сядут чужие, неинтересные ему люди. А как было бы хорошо, если бы мать пригласила соседей. Пусть бы пришли Никитична, и Катя с новым мужем, и родители Андрея Митрохина. — Мама, позови, пожалуйста, Митрохиных и Воробьевых. Уважь мою просьбу. Посидим по-соседски, помянем погибших.

— Ты это серьезно, Витя?

Мать изумленно воззрилась на него и едва не выронила от неожиданности хрустальную вазочку.

— Очень прошу тебя, мама.

— Не пойдут они к нам, — пролепетала она. — Не такие уж мы дружные соседи. Папа пригласил своих знакомых.

Мирная жизнь, набирая год от году ход, текла в тридцать седьмой квартире своим порядком, но всякое значительное событие непременно заставляло вспомнить тех, кто не вернулся с войны.

Сломали на кухне в углу бездействующую печь, провели газ, поставили две плиты: на каждой четыре конфорки. Побелили потолок, покрасили стены голубым, стало чисто, нарядно. Не шипели примусы, не коптили керосинки.

— Вернется Ананий Петрович, выйдет умываться — и не узнает нашу кухню, — сказала Никитична, желая поддержать в душе Ольги Илларионовны надежду, а она вздохнула тяжко и ушла.

Вестей от Савельева не было, хотя уже все, кто жив остался, домой повозвращались.