. Торжественно освящали Успенский собор в Кремле, каменное диво, главный храм Земли Русской. Народу собралось бесчисленно. Митрополит Геронтий сам повел крестный ход вокруг собора, по старине повел, как привык, – против солнечного восхода. Тут Иван Васильевич его прилюдно и упрекнул, что делает-де не по Священному Писанию. Обомлел митрополит от этакой дерзости, удалился, сердито стуча посохом, а когда, спустя немалое время, отдышался, велел чернецам искать правду в священных книгах. А пока не отыщут, не велел им покидать келий даже ради трапезы – послушники сами принесут и просфоры, и водицу родниковую для просветления ума. Но в священных книгах не сказано было однозначно, по солнцу вести крестный ход или против.

Созвали епископов, архимандритов и игуменов. Но и тут речи издвоились. Робкие поддержали митрополита, однако ростовский архиепископ Вассиан и чудовский архимандрит Геннадий встали против. Напрасно митрополит убеждал их: «Когда дьякон кадит в алтаре, то ходит с кадилом вокруг престола против солнца. Тако же подобает и крестному ходу ходить!» Архимандрит Геннадий, любовно поглаживая свою бородищу, басил: «Престол во храме, крестный же ход во дворе, на свету Божьем!» А Вассиан, хитренько улыбаясь, добавлял, что во храме властен митрополит, но вне храма земля не митрополичья, а великого князя, повиновение коему – первейшая христианская добродетель.

Великий князь запретил освящать новые храмы, если крестный ход вздумают вести не по солнечному всходу. Митрополит стерпел обиду, затаился. Подружился с Вассианом Ростовским, вместе строили козни против великого князя. Снова собрал иерархов, священнослужителей и книжников, и снова не оказалось единомыслия. Архимандрит Геннадий гнул свое, к нему прислонился новый ростовский архиепископ Иоасаф. А великий князь говорил думным людям, что не станет ничего перерешать, пока не будет в иерархах православных единомыслия. До того дело дошло, что митрополит Геронтий отъехал в Симонов монастырь и объявил, что слагает с себя сан, ибо больше терпеть ему поношения невмочно.

За громкими спорами как-то забылись новгородские вольнодумцы, не до них было митрополиту Геронтию. Собирались они у дьяка Федора Курицына без помехи. И не только новгородские, свои вольнодумцы появились, московские. Но вольнодумны были только в вере, князю же великому служили верно и прямо. Немало среди них было разумных и расторопных людей, которые старинные обычаи, обременительные для государственного строя, не ставили ни во что. Нужны были такие люди Ивану Васильевичу.

Перед митрополитом Геронтием пришлось показать смирение, умаливать о возвращении на митрополию. Поломавшись для вида, Геронтий вернулся на митрополичий двор. Зажил тихо, с оглядкой на великого князя. Или испугался, что больше звать не будут, или дошел-таки умом своим, что без великокняжеской крепкой руки церкви не обойтись. Как, впрочем, и великому князю без митрополичьего благословения.

Во многих делах великий князь и митрополит выступали заедино, как два норовистых коня в одной упряжке. Одним из таких общих дел был сибирский поход. Митрополит мечтал этим походом паству свою умножить, продвинуть святой крест за Камень, а у великого князя замыслы были великие, давно обдуманные. Не единожды поход откладывался, но в лето шесть тысяч девятьсот девяносто первое