Великан еще торчал у дверей, и все взоры были устремлены на него. Он напустил на себя важность и несколько минут стоял, не шевелясь.

— У вас такой вид, Хаддо, будто вы позируете для картины, — просипел Уоррен.

— Он не мог бы выглядеть иначе, если бы даже захотел, — рассмеялся Клэйсон.

Оливер Хаддо медленно перевел взгляд на художника.

— Прискорбно видеть, о превосходный Уоррен, что выдержанная влага аперитива помутила ваши ясные очи.

— Вы собираетесь сказать, что я пьян, сэр?

— Говоря кратко, но выразительно — пьяны. Художник с нарочитым возмущением опустился в свое кресло, словно сраженный ударом, а Хаддо пристально взглянул на Клэйсона.

— Сколько раз я объяснял вам, о Клэйсон, что явный недостаток образования мешает вам проявить тот блеск остроумия, к которому вы стремитесь.

На мгновение Оливер Хаддо снова принял свою эффектную позу, Сюзи с улыбкой смотрела на него. Он был очень крупно сложен, футов шести ростом, но самой заметной чертой в нем была тучность. Внушительных размеров живот, большое и мясистое лицо. Своей надменностью он напоминал портрет Дель Борро кисти Веласкеса, на его лице играла та же презрительная улыбка. Он подошел и поздоровался с доктором Поро.

— Привет, брат чародей! Приветствую в вас, если не маэстро магии, то, по крайней мере, ее адепта, заслужившего мое уважение.

Сюзи сотрясал смех от его велеречия, и он повернулся к ней, сохраняя полную серьезность.

— Ваш смех, мадам, для моих ушей приятнее, чем пение райских птиц в персидском саду.

Доктор Поро поспешил познакомить его с присутствующими. Маг с важностью кивнул головой, когда ему по очереди представили Сюзи Бойд, Маргарет Донси и Артура Бардона. И протянул руку мрачному ирландскому живописцу.

— Ну, мой О'Брайн, вы, как всегда, смешиваете свой горький пот с терпкой кровью Бордо?

— Почему бы вам не заткнуться, не присесть и самому не поужинать? — буркнул тот.

— Ах, мой друг, как мне внушить вам, что грубость не идентична остроумию? Я бы не счел свою жизнь прожитой зря, если бы смог убедить вас, что рапира иронии — куда более эффективное оружие, нежели дубина дерзости.

О'Брайн покраснел от гнева, но не мог сразу найтись с ответом, и Хаддо обратился к бледному безобидному юноше, сидевшему рядом с Маргарет.

— Обманывают ли меня глаза, или это действительно Джэгсан, чье имя своей бессмысленностью так подходит его обладателю? Хотелось бы узнать, по-прежнему ли посвящаете вы ваши таланты неблагодарному искусству вместо того, чтобы с большей пользой применить их в торговле галантереей?

Несчастный молодой человек, подвергшийся такому унижению, покраснел и ничего не ответил. Тогда Хаддо повернулся к французу Мейеру, куда более достойному его сарказма.

— Извините, что я прервал вашу речь. Были ли это ваши знаменитые разглагольствования о Микеланджело или философский анализ творчества Вагнера?

— Мы как раз собирались уходить, — хмуро проворчал Мейер, поднимаясь из-за стола.

— Глубоко сожалею, что буду лишен россыпей мудрости, постоянно слетающей с ваших изысканных уст, — ответствовал Хаддо, занимая кресло мадам Мейер.