Желаемый сдвиг внимания мог бы произойти более легко именно сейчас, когда человеческий разум является предметом целой сети причинных объяснений. Каждой эпопее нужен герой — и разум может стать таким героем. Даже астрономы, привыкшие размышлять о десятках миллиардов галактик и о расстояниях, чуть уступающих бесконечности, согласятся с тем, что человеческий мозг — это наиболее сложное устройство из всех нам известных, и исследовать его должны все основные естественные науки. Ученые, занимающиеся социальными и гуманитарными науками, не исключая и теологов, со временем поймут, что научному натурализму суждено изменить основы их системных исследований, дав новое определение самому ментальному процессу^>{210}.

Я начал эту книгу с рассказа о диалектической природе развития науки. Дисциплина соприкасается с антидисциплиной; антидисциплина по-новому освещает явления дисциплины, сводя их к более фундаментальным законам; но возникающий в дисциплине новый синтез глубоко меняет антидисциплину, и взаимодействие расширяется. Я считаю, что биология и, в особенности, нейро- и социобиология станет антидисциплиной для социальных наук. Я даже пойду дальше: научный материализм, воплощенный в биологии, через переосмысление разума и основ социального поведения станет антидисциплиной для гуманитарных наук. Никакой контовой революции не произойдет, никакая примитивная научная культура не возникнет. Переход будет постепенным. Чтобы разрешить основные проблемы гуманитарных наук, в том числе идеологий и религиозных убеждений, наука должна стать более сложной — и специально предназначенной для взаимодействия с особенностями человеческой биологии.

Я надеюсь, что по мере формирования этого синкретизма[31] в широкую культуру вновь войдет истинное удивление и подлинный интерес. Мы должны более откровенно говорить о том, чего мы не знаем. Эпопея, которую ученые, занимающиеся естественными науками, пишут техническими фрагментами, все еще изобилует пробелами и удивительными тайнами. Мы до сих пор не знаем, какова физическая основа разума. Подобно пробелам на карте лишь частично исследованного мира, границы этих тайн определены, но об их внутреннем масштабе мы можем только догадываться. Ученые, занимающиеся естественными и гуманитарными науками, могут продвинуться гораздо дальше, если озвучат великие цели, к которым образованные люди могут продвигаться, совершая открытия. Нас ожидают неизвестные и удивительные вещи. Они доступны — как в те времена, когда первые европейские путешественники отправлялись в путь и открывали новые миры, когда ученые в первые микроскопы разглядели бактерий в капле воды. Чем больше знаний, тем большим стимулом для воображения становится наука.

Конечно же, такой подход неприемлем для тех, кто считает самым главным в жизни экономические и социальные проблемы. Для них он слишком элитистский. И в их словах есть доля истины. Может ли нас интересовать наука, когда в Сахеле и Индии люди голодают, а другие гниют в тюрьмах Аргентины и Советского Союза? Но в ответ можно спросить: а хотим ли мы узнать — узнать по-настоящему и навсегда — почему это нас волнует? И что будет потом, когда эти проблемы решатся? Главная цель правительств всего мира — самореализация человечества в смысле более высоком, чем простое животное выживание. Почти все социалистические революции своей главной целью, после освящения самой революции, ставят образование, науку и технологию. И сочетание это неизбежно ведет нас назад, к первой и второй дилеммам.