Техути снова закричала. Но слов я не разобрал из-за криков арабов и щелканья кнутов, которыми они заставляли лошадей идти галопом. Лошади зафыркали, и их копыта застучали по мягкому песку.

Тут я понял, почему разбойники оставили лошадей на утесе. Они знали, что смогут быстро вернуться к ним, в то время как нам придется искать другой путь для верблюдов.

Я как на крыльях одолел последние несколько локтей подъема и перевалился через край на вершину утеса. Здесь я остановился, чтобы оценить обстановку.

Передо мной было от тридцати до сорока всадников арабов в пыльных бурнусах и кефиях. К этому времени все они уже сидели верхом и почти все, торжествующе перекрикиваясь, мчались прочь от меня, гиканьем побуждая лошадей нестись диким галопом.

Один из разбойников еще боролся с Техути. Он бросил ее перед собой на седло и сам сел за ней. Это был рослый могучий зверь с курчавой черной бородой. Именно так описал мне разбойника аль-Хавсави, Шакала, аль-Намджу. Но я не мог быть уверен, что это он.

Техути лягалась и кричала, но он одной рукой легко удерживал обе ее руки. Я видел, что ее платье и волосы еще мокры от воды. Влажные кудри плясали вокруг ее головы.

Техути оглянулась, увидела меня на утесе, и лицо ее озарила надежда. Я прочел по ее губам, как она позвала меня:

– Тата! Помоги!

Держа свободной рукой повод, ее похититель натянул его. Лошадь повернула, и он пустил ее галопом по усеянной камнями равнине, быстро уходя от меня. Один раз он оглянулся из-под руки и торжествующе улыбнулся. Теперь я уверился, что это Шакал. И подумал: откуда он знал, что мы придем к этому источнику Майя у полосатой скалы?

Его шайка собралась вокруг него плотной толпой. Я не мог сосчитать их. Меня переполнял свирепый, но бесполезный гнев, грозя поглотить.

Я быстро справился с собой и снял с плеча лук. Тремя быстрыми движениями натянул тетиву и потянулся за стрелой.

Расстояние быстро увеличивалось. Я знал, что через несколько мгновений Техути и ее похититель окажутся вне досягаемости для выстрела. Я встал в стойку, выставив левое плечо и ведя им цель, и посмотрел на далекий горизонт, рассчитывая угол подъема стрелы, чтобы она достигла Шакала.

Воинственная радость охватила меня, когда я понял, что Шакал загораживает Техути от моей стрелы. Я мог стрелять, не опасаясь ее ранить. Я натянул тетиву, и оперение стрелы коснулось моих губ. Все мышцы рук и торса напряглись от огромной тяжести. Мало кто может как следует натянуть мой лук. Вопрос не просто в грубой силе. Необходимы соответствующая осанка и равновесие, нужно ощутить свое единство с луком.

Когда я отпустил тетиву, она хлестнула по внутренней части предплечья, сорвав кожу. Из раны хлынула кровь: мне некогда было надеть защитную кожаную прокладку, чтобы уберечь руку.

Я не чувствовал боли. Сердце мое взвилось так же стремительно, как стрела, ведь я увидел, что сделал совершенный выстрел. Я знал, что свинья, схватившая мою Техути, уже мертва, хотя сам разбойник этого еще не знает.

Неожиданно я вскрикнул от гнева и разочарования, видя: скакавший следом за моей целью, вдруг повернул голову и оказался на пути стрелы. Один Гор знает, почему он это сделал; вероятно, хотел объехать яму. Как бы ни было, он загородил собою цель. Я видел, как моя стрела мчит к нему, словно нападающий сокол, и ударяет его в спину, на полпальца от хребта. Разбойник взмахнул руками и попытался через плечо ухватить древко стрелы. И продолжал загораживать цель.