До конца своих дней барон Якоб ван Геккерен-Бевер-ваард одаривал своего приемного сына и его большое семейство своим нежным и щедрым вниманием. Возвратившись в дипломатический корпус в 1842 году, он много лет служил как посол в Австрии, выйдя в отставку в 1875 году из-за преклонного возраста и переехав к Жоржу и внукам в Париж. Он умер в 1884 году в возрасте девяноста трех лет.
После России Жоржу де Геккерену все казалось «petit et mesquin»[97]. Но он в конечном счете приспособился к своей родной земле, активно занявшись политической деятельностью в конце 1840-х годов. Был избран в Национальное собрание в 1848 году и в Учредительное собрание на следующий год. Покинув почву легитимизма, превратился в бонапартиста. Он был назначен сенатором в 1852 году. В мае того же года ему была поручена тонкая секретная миссия, которую он выполнил блестяще: изучить австрийскую, прусскую и российскую реакцию на планы Луи Наполеона объявить себя императором Франции. По этому поводу 10 мая 1852 года он провел частную встречу в Берлине с царем Николаем, который объявил, что удовлетворен новым сильным правительством во Франции, хотя несколько озадачен восстановлением империи. Очевидно, помня особенности приемного отца теперешнего партнера по переговорам, Николай настаивал, чтобы «точность, с которой барон Геккерен передаст его слова, была соблюдена».
«В поединке между Тьером и Биксио Дантес был секундантом первого».
Жорж Геккерен остался в дружеских отношениях с русскими, приезжавшими на воды в Баден-Баден, где он часто бывал. Во время своих длительных остановок в Париже он постоянно общался с большой русской колонией столицы, часто появляясь в салонах сестры графа Бенкендорфа княгини Ливен или племянницы канцлера Нессельроде Мари Калержи. В 1858 году Мари Калержи вышла замуж за Николая Алексеевича Орлова, русского посланника во Франции. Александр Герцен сделал следующий комментарий: «Весь цвет нашей аристократии праздновал эту свадьбу в Париже! Князья, происходящие от Рюрика, равно как другие, более современного разлива, графы, сенаторы, литераторы… присутствовали на этом русском банкете в доме посланника; только один иностранец удостоился исключительной чести быть приглашенным – Геккерен, человек, убивший Пушкина. Мог бы пошехонец, ирокез, лилипут или немец обладать меньшим тактом, чем эти русские?»
Суворин записал в дневнике: «Соболевский рассказывал, что виделся с Дантесом, долго говорил с ним и спросил: «Дело теперь прошлое, жил ли он с Пушкиной?» – «Никакого нет сомнения», – отвечал тот».
28 февраля 1861 года Проспер Мериме написал Альберто Паницци из сената, где только что закончилась бурная сессия: «Следующим выступившим… был Геккерен, убивший Пушкина. Это человек атлетического телосложения, с немецким акцентом, строгим, но благородным выражением лица, очень хитрый. Я не знаю, подготовил ли он свою речь, но он преподнес ее чудесно, с впечатляющей сдержанной силой».
Российский корреспондент прокомментировал: «Дантес был совершенно доволен своей судьбой и не раз говорил, что обязан своей блестящей политической карьерой исключительно необходимости оставить Россию из-за поединка, что, если бы не эта несчастная дуэль, его ждало бы незавидное будущее командира полка с большим семейством и скудными средствами в каком-нибудь маленьком городе в провинциальной России».