Я закуталась в плед и зевнула, неожиданно меня потянуло в сон. В поезде была удобная полка, но в купе что-то скрипело, сквозь занавеску пробивался свет фонарей, ночью я постоянно просыпалась, вот и не отдохнула как следует.

– Дарья, – раздался над самым ухом грубый голос.

Я подпрыгнула и открыла глаза. Автомобиль стоял, дверь была открыта, Федор уже достал из багажника мой чемодан и громко сказал:

– Прибыли. Вылезайте.

Я начала выкарабкиваться из рыдвана, держа в руке сумку с поросенком.

– Извините, заснула. Который час?

– Одиннадцать, – ответил шофер и уточнил, – вечера.

Я чуть не уронила ридикюль.

– Вы не ошиблись? Мы ехали три часа?!

Федор показал рукой на темневший вдали дом.

– Вам туда.

Потом он сел за руль и быстро укатил. Я осталась одна, открыла ридикюль, поставила его на землю и сказала:

– Роджи, таможня ушла, полиции нет.

Мини-пиг выбрался наружу.

– Давай, дорогой, пис-пис, – попросила я, – потом разомнешь лапы и опять спрячешься. Надо пронести тебя в санаторий тайком, а там разберемся, как поступить. Растеряха Дашенька оставила мобильный в купе, но в Сан-Валентино точно есть телефон, номер Манюни я помню. Думаю, завтра ты увидишь свою безответственную хозяйку.

Я подождала, пока поросенок немного побегает, потом, скомандовав:

– Полиция. Таможня. Умри, – упаковала компаньона в сумку, пошла вперед, пытаясь везти чемодан, но его колеса отказывались ехать по гравию. Пришлось поднять багаж и тащить в руке.

До особняка я добрела еле-еле, вошла в холл и разинула рот. Бог мой! Такой красотищи нет даже в поместье моего бывшего мужа Макса Полянского, который в эпоху дикого российского капитализма сделал огромные деньги на торговле куриными яйцами. Потом Максик увлекся теле– и киносъемками, сейчас он владелец огромного производства, выпускает сериалы, полнометражные ленты и стал еще богаче. Правда, яйцами Макс торгует до сих пор, они для него как первая любовь, незабываемы. Сколотив несметное состояние, Макс выстроил особняк площадью пару километров. Я иногда приезжаю к Полянскому в гости, но до сих пор, хоть жилью уже лет десять, так и не разобралась в его географии. Макс всегда любил все яркое, блестящее, огромное, привлекающее внимание, поэтому у него в комнатах повсюду стоят позолоченные скульптуры, с потолков свисают бронзовые люстры с хрустальными каскадами, окна украшены парчовыми занавесками, а на паркете, инкрустированном перламутром, лежат настоящие туркменские ковры ручной работы. Посуда, столовые приборы под стать интерьеру, а краны в гостевой ванной выполнены в виде золотых львов. Однажды, когда я мыла руки, у одного царя зверей выпал глаз. Я подобрала камушек и отдала хозяину дома со словами:

– Попроси приклеить страз на место, а то потеряется.

Макс усмехнулся.

– Дашенция, я терпеть не могу имитаций. Это брюлик, фиговенький, наверное, раз ты его со стекляшкой перепутала.

Но интерьер, который я сейчас обозревала, мог вызвать даже у Полянского тихую зависть.

Широкая белоснежная мраморная лестница с позолоченными перилами начиналась в центре холла. У ее подножия стояли две скульптуры, изображающие арапов с опахалами. С потолка свисало сооружение, напоминающее торт, который подают перед тем, как счастливые и очень обеспеченные новобрачные собираются отбыть в свадебное путешествие. На стенах висели картины в помпезных рамах, оба гигантских холста были мне неизвестны. Но их явно писал не современный живописец.