Поужинав, мы с удовольствием забрались на нары. Вагон качался, как люлька. Колеса выстукивали свою убаюкивающую дорожную песню, и сладко было засыпать на холодных и жестких нарах.
В Паневежис мы прибыли во второй половине дня. Дальше "наш" эшелон не шел.
Мы дружески расстались с охранниками. Около комендатуры города разлетелись в разные стороны и мои добрые попутчики.
Через два дня я добрался до своего полка. Ребята встретили радостно, но меня мучила мысль, как объяснюсь с начальством. Ведь кроме командировочного предписания у меня не было ни одного документа.
За время моего почти четырехмесячного отсутствия сбили летчика Милашечкина и еще нескольких молодых ребят. Особенно тяжело было слышать, что погиб мой стрелок Вася Вениченко. Последнее время он летал с Володей Сухачевым. В одном из вылетов крупнокалиберный снаряд разорвался рядом с кабиной стрелка. Когда Сухачев приземлился, Вениченко был уже мертв.
На следующий день, когда я вручил свою командировку начальнику строевого отдела, он поздравил меня с возвращением, а потом спросил:
- А где твои медицинские документы?
- Какие? - удивился я.
- Ну, выписка из истории болезни и медкарта с заключением летной медкомиссии. Ты проходил медкомиссию?
- Да, но они мне ничего не дали,- соврал я.- Может быть, они... еще пришлют.
- Ну, ладно, это ерунда,- успокоил меня капитан.- У нас на днях будет своя медкомиссия для всего летного состава дивизии.
У меня чуть ноги не подкосились.
Очевидно, заметив мое состояние, капитан продолжал:
- Да ты присядь, Ладыгин, правды-то в ногах, говорят, нет. Не окреп, видать, после госпиталя.
- Спасибо, товарищ капитан. Я уж и належался и насиделся там. Разрешите идти?
- Ну иди. Только до полетов мы не можем тебя допустить, пока не пройдешь медкомиссию, раз ты приехал без заключения. Ну да не горюй, комиссия будет через три дня. А пока иди отдыхай.
Вот тебе и раз! Выходит, что все мои ухищрения были напрасны? Не успел я разделаться с одной комиссией, а тут еще одна. А может быть, фронтовая медкомиссия будет не такая уж придирчивая?
Настал день, когда все летчики нашей эскадрильи собрались у крыльца дома, в котором расположилась медкомиссия. Ребята шутят, балагурят. А я как ни уговариваю себя не волноваться, ничего не получается.
Чтобы как-то успокоиться, иду сначала в глазной кабинет. Здесь у меня все в порядке. Потом - ухо, горло, нос, где крутят на стуле. Тут тоже вроде все нормально, правда, меня немного почему-то повело после кручения. Хирург посмотрел на мои зубы и еле заметные шрамы на подбородке и переносице, спросил:
- Где это ты, брат, зубы съел?
- Упал,- ответил я.
- Наверное, на девочек загляделся? - пошутил он и сам же рассмеялся.
Собственно, я и не соврал. Ведь действительно упал. Только я не сказал врачу, что упал на лес на подбитом самолете. Кажется, и тут все было благополучно.
Самый "страшный" врач был для меня терапевт. Но начал ко мне придираться невропатолог. И когда я предстал, наконец, перед терапевтом, то сердце мое колотилось где-то возле горла...
И вот решение фронтовой медкомиссии, на которую я возложил все свои надежды.