Панкратов — высокий, костистый, унылый и лысый мужчина сорока шести лет в мятом синем костюме, голубой рубашке и пестром галстуке.

— Арсеньева брать среди этого веселья нецелесообразно: слишком шумно, много очевидцев, — продолжает Колосов. — Лучше сделать это, когда он вернется в Москву. Мы связались с местным УВД, розыск поможет. Вернется он, по нашим расчетам, дня через два — мы возьмем его на Белинку и...

— Вы, Никита Михайлович, отвезете ему повестку в прокуратуру, — отчеканил Панкратов. — Повестку, и все. Он придет сюда, в этот кабинет, сам. Что будет дальше, решу уже я после того, как лично его допрошу. Арсеньев — известный человек в Москве, у него большие связи. Мы должны быть очень осмотрительны. Очень. Здесь комар носа не должен подточить. Чтобы не получилось, как в прошлый раз с председателем того благотворительного фонда. Задержали его вы, по своей инициативе, а расхлебывать кашу, выпускать и извиняться пришлось мне.

Колосов зло прищурился — Панкратов бил по самому больному месту. Действительно, операция с тем «благотворителем» с треском провалилась, несмотря на все их усилия. Информации было выше крыши, а вот легализовать ее должным образом не сумели. Не боги ж!

— Вы отвезете ему повестку в прокуратуру и проконтролируете явку. Подчеркиваю — только проконтролируете, не схватите его, упаси Боже, с вас станется. — Панкратов был сух, как столетний гербарий.

— Но на нем завязано все! Все: Лавровский, Красильникова, Берестова, Кира Ревякина — ее, по показаниям свидетельницы, сажали именно в красную иномарку! — Колосов не желал сдаваться вот так просто, без боя.

— А Ольга Невзорова из Балашихи? Связь между нею и Арсеньевым вами так и не установлена. Да и остальное еще требует проверки. В общем, не будем пререкаться, Никита Михайлович. Руководитель группы — я, к тому же мое начальство в курсе, полностью меня поддерживает. Мне нужен официальный допрос Арсеньева. Если ему суждено признаться в убийствах, пусть делает это у меня в кабинете. Я это правильно и законно запротоколирую. Мне, извините, не нужны бумажки сомнительного юридического качества, которые иногда выдают ваши подчиненные — из лучших побуждений, конечно, — все эти липовые явки с повинной, чистосердечные признания. Это лишний козырь адвокату, если их несостоятельность и недостоверность будет установлена в суде. Я больше проколов не хочу! — Панкратов даже пристукнул ладонью по столу. Лысина его побагровела.

Колосов тоже покраснел как рак — его оскорбляют прямо в лицо, а он... Ах ты, руководитель группы!

— Пишите повестку. Мои сотрудники, нет, я лично доставлю ее по адресу и опущу в почтовый ящик. Если уж я ни на что больше, по-вашему, не годен, только как на роль почтальона. — Он, насупившись, забрал у Панкратова синенький бланк и вышел из кабинета, оглушительно грохнув дверью.

Эта ночь... Ее не забыл никто из тех, кто бодрствовал тогда, никто из тех, кто остался в живых.

А мертвые...

Это была тихая студеная ночь. Такие бывают в начале весны, когда посреди затяжной оттепели наступает внезапное похолодание. Лужи на московских тротуарах подернулись ледком, грязь смерзлась, а голые липы и тополя на бульварах, только-только начавшие просыпаться от зимней спячки, снова впали в летаргию. На небе горохом высыпали звезды, и ярче всех среди них горела гостья далекой галактики — залетная комета.