— Мне надо подумать, — молвил он сухо. — Я сообщу свое решение.

После разговора с Арсеньевым он долго совещался с Данилой. Платежеспособность предлагаемой кандидатуры зрителя его не волновала. В том кругу, где он вращался, провинциального короля бензина Василия Чугунова знали все. Его капитал вызывал изумление и зависть. Верховцева беспокоило другое.

— Зритель нам нужен, Игорь, — рассуждал Данила. — Тем более такой толстосум, как этот Чугун сталелитейный. Места в зале есть — ты ж сам зачем-то два оставлял. И потом...

— Что? — спросил Верховцев хмуро.

— Я думаю, что с иностранцами пора завязывать. Вот что. Опасно стало. Слишком много болтливых ртов за бугром развелось, — молвил Данила многозначительно.

— А наши, думаешь, не болтливы?

— Чугун — не из таких. Он есть в нашей программе, могу справку хоть сейчас навести.

— Ну так справься!

Спустя полчаса он снова сидел в гостиной и слушал Данилу. Тот выбрал данные из той самой программы, некогда заказанной Верховцевым агентству по сбору информации и введенной в его персональный компьютер.

— Крупный спекулянт, по слухам — в недалеком прошлом несколько афер с фальшивыми авизо, жульническая игра на валютной бирже, погрел руки на черном вторнике, — перечислял Данила.

— Я не про это хочу знать. Что-нибудь еще на него есть?

— Есть. Опять же по слухам — основной заказчик убийства председателя топливно-энергетического концерна «Трансойл» Горбатько. Бедолагу взорвали в собственном «Кадиллаке», а Чугунов приобрел контрольный пакет акций концерна.

— Бревно в глазу ближнего — соринка... — Верховцев колебался. — Ну и как мне поступить? Данила закурил сигарету, затянулся дымом.

— Я бы, будь я хозяином дома в Холодном переулке, дал добро.

— Добро? Слово какое... Отвыкать надо от таких слов. Да... Там будет и охранник. Чугунов с ним не расстается.

Данила только пожал плечами.

— Ты же сам говорил: слуги — проблема тех, кто нас посещает. Думаю, этот вышибала такого при своем Чугунове насмотрелся, что его ничто уже не проймет.

— Они же тупые животные, Даня. Тупые жвачные скоты. Неужели для них я все это придумал? — Верховцев закрыл глаза ладонью. — Неужели Саломее суждено плясать и угождать этим вот.., этим... — Он осекся и только махнул рукой.

— Кто знает, кому ей суждено угождать в будущем. Мир деградирует, ты сам это твердишь. Впрочем, решай. — Данила швырнул сигарету в пламя камина.

И Верховцев решил.

— ОН ДОЛЖЕН ЗАПЛАТИТЬ НАЛИЧНЫМИ, диктовал он Арсеньеву по телефону. — А может, услышав сумму, он откажется?

— Он сказал: деньги — сор, лишь бы душа радовалась. Каково, Игорек, этакое от остолопа услышать?

— Если он согласится платить, расскажешь, только очень коротко. И дашь телефон, чтобы его охранник договорился насчет взноса. Пусть звонит завтра в десять вечера, спросит Данилу. Не болтай лишнего, очень прошу.

— Хорошо. А тебе повезло, Игорек, — мягко сказал Арсеньев.

— В чем мне еще повезло?

— Розы для Саломеи на этот раз имеют удивительный оттенок. Это настоящий пурпур, античный пурпур — цвет царей и богов.

Верховцев прослушал все кассеты и приглушил музыку. Итак, фонограмма готова. А значит — готово все. ВСЕ. Он дотянулся до светильника и зажег его. За окном сгущались сумерки. Над Холодным переулком всходила луна. Он закрыл глаза. «Я поднимусь к опаловой Луне...»